Поэма тождества

Заметив, отследив и зафиксировав, что учредитель своего кабинета не подаёт признаков бодрствования, вертухаи, прекратив прохлаждаться, мягкими, словно колышущиеся среди криля ловчие щупальца анемонов или выпавший в середине августа рыхлый радиоактивный пепел, шагами, ногами и тапочками подкрались к тебе, выпятившему внутренние области своего зада на тотальное обозрение. Обследовав его и не обнаружив места имения, проникновения и сношения, охранники отколупнули вросшие в твою кожу кольца, оставшиеся от пут гимнаста и, размяв их, всунули в образовавшиеся промежутки свои возбужденные члены, не замечая пристального внимания, которым их орошал прикидывающийся спящим, храпящим и отсутствующим властитель своего кабинета.

Когда бы ты не был верен данному в прошлых инкарнациях обещанию, ты бы мог испугать, отговорить, заставить вертухаев отказаться от своего опрометчивого поступка, но сейчас тебя не волновали, не штормили и не будоражили чьи-то судьбы, действия и ошибки, и ты стоял, реагируя на происходящее лишь настолько дальней окраиной твоего разума, который являлся ответственным как раз, восемь и девять, за функционирование твоего тела, что можно было и не найти однозначной, прямой и активной связи между ним и тобой.

Енги охранников, до дыр, синевы и мозолей замастурбированные своими временными, несвоевременными и нерадивыми владельцами, тёрлись о твою кожу ягодиц, прижатые металлическими обручами, как ласкается желтохвостая пиявка, прежде чем впиться в тело жертвы сотнями острейших зубов и отпустить не раньше, чем начнет холодеть поглощаемая ею кровь, или как ветошь, сдобренная каплей масла, собирает на себя мелкую стружку с только что исполненной детали. Угрюмо, торопливо и набыченно добиваясь оргазма, вертухаи не придавали важности тому, что кольца с каждым движением охватывали их лингамы все крепче, сильнее и непреклоннее. И когда разбуженная фрикциями сперма охранников готова была выплеснуться, сметая вставшие на ее пути волосы, кости и засеки, кольца сжались так, что перекрыли выводящие ее каналы, тоннели и виадуки. Не находя выхода, выброса и применения, раскаленные массы ринулись вспять, в закрома и хранилища, вспучивая, вспенивая и разлагая на газы внутренности вертухаев. Переполненные спермой с водяными, серными и кислотными парами, охранники взмыли бы к потолку праздничными шарами, халявами и дирижаблями, если бы не зажатые в тиски, струбцины и хомутики их пенисы. Глаза вертухаев, не выдержав напора семенной влаги, вышли из орбит, вывалились из глазниц и, объятые облачками, оболочками и рубашками, взорвались каплями, брызгами и фейерверками проникших, завладевших и пропитавших их спермиев. Млечно-разноцветная жидкость вырывалась, визжала и плакала из ушей, ноздрей, пор, времен и дней охранников. Через миг, не выдержав нескончаемого, невероятного и непростительного давления, тела лопнули, как разрывается печень, переполненная сирыми и голодными от рождения аскаридами или как вскрывается асфальтовый пузырь, выпуская наружу листья мать-и-мачехи, одуванчиков и Иван-чая, выбросив два завихряющихся в разные стороны, слабо, сильно и полихарактерных, гриба.

Твоё тело, давно готовившееся к этому моменту, начало всасывать газообразные останки, разжиженные скелеты и плазменные органы вертухаев. Две питательные, питающие и пожирающие воронки, уходя в проделанные Паханом отверстия в твоей груди, затягивали не только бывших охранников, но и воздух, предметы и заметки.

Кресло с архивариусом своего кабинета поползло к тебе, влекомое ужасающей силой, массой и трением. А он сам, забыв, что притворяется спящим, всеми тремя руками, четырьмя ногами, пятью рогами, шестью струнами и семью подозрениями цеплялся за то, что можно и нельзя, безнадёжно и бессмысленно, противно и непрочно. Внезапное появление вертухая разрешило тому углядеть лишь то, как последний туманный хвостик его коллеги, который можно было бы принять за ускользающий хохолок лесной цапли, прячущейся от ястреба-цаплятника в дупле седого кедра или истаивающий под вытяжкой дым самопроизвольно погасшего окурка, исчезает в твоём теле.

– Закончив праведное бденье плодами тяжких размышлений, всем должно к отдыху пройти. Изливши горечь на погосте, о вервии ведите речь, пришедши в дом самоубийцы.

Партизан своего кабинета остался изучать проявленные, непроявленные и скрытые снимки твоей задницы, что принес ему третий вертухай, на просвет, на зуб и на копоть, а сам отправил оставшегося в его распоряжении, приказе и околотке охранника отвести тебя в новое, предопределенное тебе помещение, водворение и поселение.

Ты ведь прекрасно помнишь, что с тобой сталось потом!