Поэмы (1922-февраль 1923)

                    250 миры величавые

                        вижу -

                        любой приходи и учись!

                        [1922]

                            ПЯТЫЙ ИНТЕРНАЦИОНАЛ

                                  8 ЧАСТЕЙ

                                ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

                                ПРИКАЗ No 3

     Прочесть   по   всем   эскадрильям   футуристов,  крепостям  классиков,

удушливогазным  командам  символистов,  обозам реалистов и кухонным командам

имажинистов.

                     Где еще

                     - разве что в Туле? -

                     позволительно становиться на поэтические ходули?!

                     Провинциям это!..

                     "Ах, как поэтично...

                     как возвышенно...

                     Ах!"

                     Я двадцать лет не ходил в церковь.

                     И впредь бывать не буду ни в каких церквах.

                  10 Громили Василия Блаженного.

                     Я не стал теряться.

                     Радостный,

                     вышел на пушечный зов.

                     Мне ль

                     вычеканивать венчики аллитераций

                     богу поэзии с образами образов.

                     Поэзия - это сиди и над розой ной...

                     Для меня

                     невыносима мысль,

                  20 что роза выдумана не мной.

                     Я 28 лет отращиваю мозг

                     не для обнюхивания,

                     а для изобретения роз.

                     Надс_о_ны,

                     не в ревность

                     над вашим сонмом

                     эта

                     моя

                     словостройка взвеена.

                  30 Я стать хочу

                     в ряды Эдисонам,

                     Лениным в ряд,

                     в ряды Эйнштейнам.

                     Я обкармливал.

                     Я обкармливался деликатесами досыта.

                     Ныне -

                     мозг мой чист.

                     Язык мой гол.

                     Я говорю просто -

                  40 фразами учебника Марго.

                     Я

                     поэзии

                     одну разрешаю форму:

                     краткость,

                     точность математических формул.

                     К болтовне поэтической я слишком привык,-

                     я еще говорю стихом, а не напрямик.

                     Но если

                     я говорю:

                  50 "А!" -

                     это "а"

                     атакующему человечеству труба.

                     Если я говорю:

                     "Б!" -

                     это новая бомба в человеческой борьбе.

     Я  знаю  точно - что такое поэзия. Здесь описываются мною интереснейшие

события,  раскрывшие  мне  глаза.  Моя  логика  неоспорима.  Моя  математика

непогрешима.

                     Внимание!

                     Начинаю.

                     Аксиома:

                     Все люди имеют шею.

                     Задача:

                     Как поэту пользоваться ею?

                  60 Решение:

                     Сущность поэзии в том,

                     чтоб шею сильнее завинтить винтом.

                     Фундамент есть.

                     Начало благополучно.

                     По сравнению с Гершензоном даже получается

                                                         научно.

                     Я и начал!

                     С настойчивостью Леонардо да Винчевою,

                     закручу,

                     раскручу

                  70 и опять довинчиваю.

                     (Не думаю,

                     но возможно,

                     что это

                     немного

                     похоже даже на самоусовершенствование йога.)

                     Постепенно,

                     практикуясь и тужась,

                     я шею так завинтил,

                     что просто ужас,

                  80 В том, что я сказал,

                     причина коренится,

                     почему не нужна мне никакая заграница.

                     Ехать в духоте,

                     трястись,

                     не спать,

                     чтоб потом на Париж паршивый пялиться?!

                     Да я его и из Пушкина вижу,

                     как свои

                     пять пальцев,

                  90 Мой способ дешевый и простой:

                     руки в карманы заложил и стой.

                     Вставши,

                     мысленно себя вытягивай за уши.

                     Так

                     через год

                     я

                     мог

                     шею свободно раскручивать на вершок.

                     Прохожие развозмущались.

                 100 Потом привыкли.

                     Наконец,

                     и смеяться перестали даже -

                     мало ли, мол, какие у футуристов бывают блажи.

                     А с течением времени

                     пользоваться даже стали -

                     при указании дороги.

                     "Идите прямо, -

                     тут еще стоят такие большие-большие ноги.

                     Ноги пройдете, и сворачивать пора -

                     но направо станция,

                     налево Акулова гора".

     Этой вот удивительной работой я был занят чрезвычайно долгое время.

                     Я дней не считал.

                     И считать на что вам!

                     Отмечу лишь:

                     сквозь еловую хвою,

                     года отшумевши с лесом мачтовым,

                     леса перерос и восстал головою.

                     Какой я к этому времени -

                     даже определить не берусь.

                 120 Человек не человек,

                     а так -

                     людогусь.

                     Как только голова поднялась над лесами,

                                           обозреваю окрестность.

                     Такую окрестность и обозреть лестно.

     Вы  бывали  в  Пушкине  (Ярославская  ж.  д.) так, в 1925-30 году? Были

болота. Пахалось невесть чем. Крыши - дыры. Народ крошечный. А теперь!

                     В красных,

                     в зеленых крышах сёла!

                     Тракторы!

                     Сухо!

                     Крестьянин веселый!

                 130 У станции десятки линий.

                     Как только не путаются -

                     не вмещает ум.

                     Станция помножилась на 10 - минимум.

                     "Серьезно" -

                     поздно

                     является.

                     Молодость - известное дело - забавляется.

                     Нагибаюсь.

                     Глядя на рельсовый путь,

                 140 в трубу паровозу б сверху подуть.

                     Дамы мимо.

                     Дым им!

                     Дамы от дыма.

                     За дамами дым.

                     Дамы в пыль!

                     Дамы по луже.

                     Бегут.

                     Расфыркались.

                     Насморк верблюжий.

                     Винти дальше!

                 150 Пушкино размельчилось.

                     Исчезло, канув.

                     Шея растягивается

                     - пожарная лестница -

                     голова

                     уж_е_,

                     разве что одному Ивану

                     Великому

                     ровесница.

                     Москва.

     Это,  я  вам  доложу,  -  зрелище.  Дома. Дома необыкновенных величин и

красот.

                     Помните,

                 160 дом Нирепзее

                     стоял,

                     над лачугами крышищу взвеивая?

                     Так вот:

                     теперь

                     под гигантами

                     грибочком

                     эта самая крыша Нирензеевая.

     Улицы  циркулем  выведены.  Электричество ожерельями выложило булыжник.

Диадемищами    горит    в   театральных   лбах.   Горящим   адрес-календарем

пропечатывают   ночь   рекламы  и  вывески.  Из  каждой  трубы  -  домовьей,

пароходной, фабричной - дым. Работа. Это Москва - 940-950 года во всем своем

великолепии.

                     Винти!

                     Водопьяный переулок разыскиваю пока,

                     Москва стуманилась.

                 170 Ока змейнула.

                     Отзмеилась Ока.

                     Горизонт бровями лесными хмурится.

                     Еще винчусь.

                     Становища Муромца

                     из глаз вон.

                     К трем морям

                     простор

                     одуряющ и прям.

                     Волга,

                 180 посредине Дон,

                     а направо зигзагища Днепра.

                     До чего ж это замечательно!

                     Глобус - и то хорошо. Рельефная

                     карта - еще лучше.

                     А здесь живая география. Какой-нибудь

                     Терек - жилкой

                     трепещет в дарьяльском виске.

                     Волга игрушечная переливается

                     фольгой. То розовым, то

                     голубым акварелит

                     небо хрусталик Араратика.

                     Даже размечтался - не выдержал.

                     Воздух

                     голосом прошлого

                     ветрится басов...

                     Кажется,

                     над сечью облачных гульб

                     в усах лучей

                     головища Тарасов

                     Бульб.

                 190 Еще развинчиваюсь,

                     и уже

                     бежит

                     глаз

                     за русские рубежи.

                     Мелькнули

                     валяющиеся от войны дробилки:

                     Латвии,

                     Литвы

                     и т. п. политические опилки.