Поэмы

Ученым будучи, ты знаешь сам,

Что нежный дух, привыкший к небесам,

Здесь не жилец; увы - каким эфиром

Чистейшим ты сумел бы в мире сиром

Питать меня? Волшебный где чертог,

В котором ублажать меня бы смог

На тысячу ладов, как всемогущий бог?

Увы - прощай!" Привстала на носки,

Воздела руки... Бледный от тоски,

Не в силах нежный позабыть призыв,

Злосчастный Ликий был ни мертв ни жив.

Казалось, горе юноши нимало

Жестокосердную не занимало;

Но ярый огнь во взоре вспыхнул ярком...

И вот лобзаньем, царственным подарком,

Она вселила в Ликия опять

Жизнь, что уже готовилась отнять.

Стал мака ярче, кто белее мела

Был миг назад; а Ламия запела

О красоте, любви, о счастье без предела,

О сказке, что живет во всякой были...

А звезды, внемля ей, мерцанье затаили.

Потом полился лепет пылкой речи:

Так, много дней прожаждав первой встречи

Наедине, безмолвное - изустным

Признанием сменяют; бывший грустным

Стал радостным; и был поверить в силах,

Что женщина пред ним; что в женских жилах

Клокочет кровь, а не струятся токи

Небесные; что столь же к ней жестоки,

Сколь и к нему, вседневные невзгоды...

Она дивилась, как в Коринфе годы

Жил Ликий - и не встретил незнакомки

Прелестной, чьи - неброски и негромки

Влачились дни, исполнены богатства,

Но не любви; отнюдь не без приятства

Тянулись дни бесцветные - пока

Ей Ликий не предстал издалека

Близ колоннады в храме Афродиты,

Где жертвенники были сплошь покрыты

Плодами приворотными и зельем

Адонии справляли; но с весельем

Ей знаться было - что в чужом пиру с похмельем...

И Ликий вспрял от смерти к бытию,

Зря деву и внимая речь сию.

И просиял, уразумевши, как

Лукавства женского был явлен знак;

И всяким изреченным женским словом

Манило юношу к отрадам новым.

Пускай поэт безумный славить рад

Красу богинь лесных, дриад, наяд

Живущим в чаще, в озере, в пещере,

Им женственная прелесть в полной мере

Не свойственна; ее вложило время

Лишь в камень Пирры иль в Адама семя.

И Ламия решила очень верно,

Что вожделений плотских пыл и скверна

Богиням чужды - легче строить ков

Без ухищрений, без обиняков;

Что женского надежней нет пути;

Сразить красой - и ею же спасти.

И Линий, дщерь увидев человечью,

Ответил, вздохи чередуя с речью,

И ласково прелестную спросил:

Достичь Коринфа - станет хрупких сил?

Но Ламия заклятьем тайным вмиг

Свела дорогу дальнюю с трех лиг

До трех шагов; а Ликий сей обман

Прозреть не смог, любовью обуян.

И как ворота града миновали,

Не знал он - да и знать желал едва ли.

Как бред безумца, плыл со всех концов

Коринфа - от заносчивых дворцов,

От улиц людных и от капищ пышных

Гулянья гул: подобье звуков, слышных

В начале бури; и вздымался в ночь:

Богач и нищий - всякий люд не прочь

Наедине пройтись, не то сам-друг

По белой мостовой, вкусить досуг;

Огни пиров повсюду зажжены...

Две тени то скользили вдоль стены,

То прыгали по выступам ограды,

То прятались на миг в потемках колоннады.

Страшась друзей, плащом закутав лик,

Спешил влюбленный; но вблизи возник,

Ступая чинно, лыс и ясноглаз,

Седобородый старец; Ликий враз

Осекся, пальцы девы сжал и, скрыть

Не в силах ужаса, удвоил прыть.

А Ламия дрожала... "Без причины

Зачем трепещешь, точно лист осины?

Зачем ладонь твоя покрылась потом?"

"Усталость, - молвит Ламия. - Но кто там

Явился нам? Припомнить не могу

Черты его... Ужель в глаза врагу

Ты глянул?" Отвечает Ликий: "Нет,

Се Аполлоний мудрый, чей совет

Прилежно внемлю; но, казалось, он

Вот-вот развеет мой волшебный сон".

Тут Ликию смятенному предстал

Колоннами обрамленный портал.

Серебряный фонарь - сродни звезде

Мерцал и отражался, как в воде,

В ступенях, крытых мрамором; покров

Настоль был чист, зеркален, светел, нов,

Что чудилось: нехоженую гладь

Лишь небожитель смел бы попирать

Стопой; дверные петли, как свирели,

Впуская деву с юношей, запели.

И дом почли влюбленные своим...

Он долго был известен лишь двоим

Да слугам-персам, коих в тот же год

На рынках зрели; все гадал народ:

Где обитают? Часто крались следом

Но оставался дивный дом неведом.

Во имя правды скажет легкий стих

О роке, что впоследствии постиг

Любовников; но лучше бы теперь

За этими двумя замкнуть навеки дверь!

* ЧАСТЬ II *

Любовь в лачуге, меж убогих стен

Прости, Любовь! - есть пепел, прах и тлен;

А во дворце любовь - постылый плен

И бремя, коим любящий согбен.

Но любящие, избранных опричь,

Не в силах эту истину постичь.

Когда бы Ликий чуть подоле прожил

Рассказ о нем наверняка бы множил

Понятливых; но время нужно, чтобы

Зов нежности сменить шипеньем лютой злобы.

Завидуя такой любви разгару,

Эрот ревниво зрел на эту пару;

Витал в ночи, стеная все печальней

Пред затворенною опочивальней,

И страсти сей внимал, столь бурной и недальней.

Но грянула беда. Они бок о бок

Лежат однажды вечером; не робок

Давно уж Ликий... Плещет занавеска

Прозрачная - и вдруг взмывает резко

С порывом ветра, и глядят обое

На ласковое небо голубое

Меж мраморных колонн... Тепло и мило

Покоиться вдвоем на ложе было

И не смыкать усталых век вполне

Дабы друг друга зреть и в сладком полусне.

И вдруг с далеких долетел холмов

Сквозь щебетанье птичье звонкий зов

Рожка - и Ликий вздрогнул: ибо разом

Сей звук смутил ему дремавший разум.

Впервые с той поры, как он впервые

Изведал девы ласки огневые