Читаем Поэт без пьедестала: Воспоминания об Иосифе Бродском полностью

Поэт без пьедестала: Воспоминания об Иосифе Бродском

...Последние два месяца своей жизни Шмаков, лежа с закрытыми глазами, часами бормотал стихи или просил меня читать ему вслух. В основном Цветаеву, Мандельштама и, конечно, Бродского. Казалось, что Гена почти всего его знает наизусть. Но незадолго до смерти он сказал, что «попрощался с Жозефом» и теперь хочет читать и слушать только Кушнера. И просил, чтобы я Кушнеру это передала.

За несколько дней до смерти, находясь в полном сознании, Гена сказал: «Я ни о чем не жалею... У меня была замечательная жизнь».

Шмаков умер 21 августа 1988 года. В завещании он просил, чтобы его кремировали и развеяли пепел над Эгейским морем: Гена хотел после смерти быть рядом со своей богиней Марией Каллас. Во время церемонии поминовения в похоронном доме Кэмпбелл в зале звучал ее голос – Мария Каллас исполняла арию из оперы Беллини «Сомнамбула».

В 1991 году, спустя три года после Гениной смерти, его друзья Леонид Серебряков и Юрий Видер повезли урну с Гениным прахом в Грецию. Татьяна Либерман дала им белый шелковый платок, прося бросить его вслед за Геной. В Эгейском море, между островами Микенос и Парос, Леонид с кормы развеял Генин прах и бросил вслед белый платок – Татьянино прощанье...

...После траурной церемонии в Нью-Йорке мы с Бродским зашли в соседнее кафе выпить чашку кофе. Вспоминали смешные и грустные эпизоды из Гениной жизни. Я прочла Иосифу несколько его стихотворений, – сам Гена их Бродскому не показывал. Наверно, стеснялся.

Как превозмочь мне этот бред души,мое безумье, блажь, запретный морок?Мне проседь в бороду, а ты так молод...Ты только подожди и не спеши.Когда б ты знал, как горек наш сoюз,как тягостны сердечные лохмотья!О господи! я в первый раз стыжусьмоей строптивой, неуемной плоти.И все ж тянусь к тебе, как зверь к воде,чтобы хоть раз твоим напиться взглядом.Ты далеко, зато со мною рядоммоя любовь – и значит, быть беде.1973

АПРЕЛЬ В ДЕКАБРЕОпять меня настигла ты, любовь,пришибла, повалила на лопатки,мне не впервой, я ко всему готов,играть с тобою не намерен в прятки.Ползет зима во льдах и серебре,и ночь не греет, как свечной огарок.Под Новый год в волшебном декабреты просто мне рождественский подарок.Каких волхвов благодарить за то,что пью опять запретное блаженство,жую тоску осклабившимся ртоми мучаюсь своим несовершенством?Где я предчувствовал тебя? Ужельопять в Шекспире, в повести о Таджо?Слепит глаза любви моей метель.Ее ты поднял, мальчик Караваджо!1973

А вот отрывки из его последней поэмы «Летний призрак», написанной в июле 1987 года, за год до смерти.

Без причины, вызова и страха,словно накатившие стихи,ты возник передо мной из прахамолодых надежд и чепухи............................................Как сберечь мне привкус горько-сладкийсчастья, перешедшего в беду...Вспоминай, любовь, меня украдкой,вспоминай, хотя бы раз в году.......................................................Сохрани что-нибудь – эту речь, этот шум на прощанье,жадных глаз напряженье, обмолвку, пустяк...Сохрани что-нибудь... Нам с тобой предстоит расставанье,на года, на века... Навсегда – это вечности знак.

Потом Иосиф прочел мне несколько шмаковских переводов Кавафиса. Стихотворение «Стены» звучало как Генкина эпитафия:

Перейти на страницу: