Поэт голгофского христианства (Николай Клюев)

Обыкновенный, живущий «настоящим» человек может представлять себе будущее в знакомых ему формах, усложняя и видоизменяя их. Он может вообразить себе новые машины, летательные аппараты, новый флот, армию, общественный строй.

Представить себе новую материю и совершенно иную жизнь он не может.

Но это безумие как непреложная истина даётся в религиозном опыте, это будущее утверждается религиозным сознанием и раскрывается религиозной поэзией.

Я уже сказал, что понимание искупления как творческого усилия всей земли ведёт к новому учению об общей ответственности, к новому пониманию Голгофы.

Оно же даёт и новое понимание будущего как Царствия Божия на земле, как новой жизни – в новой плоти, неподчинённой законам тления и смерти.

Изменение материальных форм не есть только процесс механический, внешний, – это есть процесс внутренний, результат нравственных усилий, изменяющих самую сущность материальной основы, приближающий время качественного изменения материи. Вся тварь должна услышать Евангелие (благую весть). Вся тварь должна стать свободной, т. е. вся материя должна получить бессмертие как результат окончательного искупления.

Вот этой-то новой жизнью, в новых формах и живёт Николай Клюев, о ней-то и поёт свои лучезарные песни…

Соберутся племена под смоковничные купы. Горние росы увлажат палящие лучи дня. Среброкрылые врачи братьям перевяжут раны. Воспоёт небесный хор.

«Жизни Царь Дориносимый, для сыновних видим глаз», воссядет вечерять с людьми.

Дух животными крылами
Прикоснётся к мертвецам,
И завеса в пышном храме
Раздерётся пополам[6].

И вот всё стало новым – ибо «старого уже нет».

Стали плотью мы заката зарянее,
Поднебесных облак-туч вольнее.
Разделяют с нами брашна серафимы,
Осеняют нас крылами легче дыма.
Наши лица заряницы краше,
Молоньи лучистей ризы наши.
За спиной шесть крыльев легковейных,
На кудрях венцы из звёзд вечерних[7].

Явится новый «чудный храм», в котором свечи – зори, предалтарный фимиам – туманы дремлющих поречий… Роса напоит возжаждавшие травы, дымные дубравы оденутся в заревые пояса. «Продлится миг, как долгий век, – взойдут неведомые светы». И люди сойдутся «служить Заутреню любви, вкусить кровей живого хлеба»[8].

Венец же всего, венец славы, венец освобождения земли – всеобщее прощение.

Был общий грех. Голгофа была всечеловеческая. Будет и всемирная радость.

Гробовой избегнув клети,
Сопричастники живым,
Мы убийц своих приветим
Целованием святым…
Мир вам странники-собратья,
И в блаженстве равный пай,
Муки нашего распятья
Вам открыли светлый рай.
И враги, дрожа, тоскуя,
К нам на груди припадут, —
Аллилуйя, аллилуйя —
Камни гор возопиют…[9]

Пророческие «песни» Николая Клюева – навсегда изгоняют из человеческого сердца страх, слабость, уныние: кто видит перед собой новый нетленный храм, тому некого бояться, тот навсегда делается воином Христовым. Вот почему «песни» Клюева – это гимны братьев-воинов.

Их откинуты забрала.
На кольчугах крест горит,
И ни ад, ни смерти жало
Духоборцев не страшит[10].

Пусть «за непреклонные врата» проникают лишь те, «на ком голгофского креста печать высокая сияет»[11]. Мы не боимся Голгофы. Мы с радостью берём венец терновый, с радостью, как мученики Колизея, идём на арену жизни – идём завоевывать свободу, искупление, бессмертие – святой, но опозоренной земле.

Печатается по: Клюев Н. Братские песни: (Кн. вторая). М.: журн. «Новая земля», 1912. С. III–XIV; Б-ка «Новой земли». № 11. М., 1912. 15 с.

Примечания: С. В. Чертков.