Поэт и проза: книга о Пастернаке

В повести читаем: Весь день, так томительно беззакатный, надолго увязающий день, по всем углам и средь комнат, по прислоненным к стене стеклам и в зеркалах, в рюмках с водой и на садовом воздухе ненасытно и неутомимо, щурясь и охорашиваясь, смеялась и неистовствовала черемуха и мылась, захлебываясь, жимолость [4, 43]. В стихотворении «Зеркало»: Огромный сад тормошится в зале, Подносит к трюмо кулак… В стихотворении «Девочка», продолжающем первое: Из сада, с качелей, с бухты-барахты Вбегает ветка в трюмо! <…> Но вот эту ветку вносят в рюмке И ставят к раме трюмо. Здесь очень сложны отношения ветка — сад — девочка. Сама Девочка, которая в повести является «субъектом сознания», а в стихотворении появляется как референтивно-мыслительный объект только в заглавии (что делает ее одновременно и субъектом), мыслится и как родная, и как сестра, и как зеркало-трюмо, пересоздающее внешний мир во внутреннем пространстве отражения. С одной стороны, перед нами реальная ситуация летнего сада и дома с зеркалами, трюмо, стеклами и рюмками, граница между которыми по-разному стирается в прозаическом и стихотворных текстах. С другой — поэтом воссоздается мифологическая ситуация «сада» (что более ощутимо в поэзии), в которой персонажи получают имена дерева, цветка, ветки, плода или птицы, т. е. героев вегетации, и «водная стихия образует единый мир с растительной природой» (см. [Фрейденберг 1936, 229]). И именно при соотнесении двух планов подобных ситуаций и раскрывается заглавная метафора книги «Сестра моя — жизнь»[13].

Как отмечал Е. Фарыно [1989б, 37], «в случаях актуализации „мифологической“ или „архетипической“ памяти авангардисты воспроизводят конкретные мифические ситуации, а не их культурные — текстовые — обработки». И в этой «мифической» ситуации «СМЖ» происходят следующие родовые трансформации. «Я-сад» мужского рода по принципу метонимии рождает «ветку-девочку» как свою часть, которая оказывается женского рода. Эти превращения запечатлеваются в комбинаторной памяти прилагательного огромный, а обратимость отношений сад ↔ ветка обнаруживается в памяти глагола бежать: Огромный сад тормошится в зале <…> Бежит на качели, ловит, салит, Трясет — и не бьет стекла ↔ Из сада, с качелей <…> Вбегает ветка в трюмо! Огромная, близкая, с каплей смарагда На кончике кисти прямой. Далее нити соответствий тянутся к циклу «Нескучный сад» книги «Темы и вариации» («ТВ»), ранее входившему в состав «СМЖ»: О свежесть, о капля смарагда В упившихся ливнем кистях, О сонный начес беспорядка, О дивный, божий пустяк! Так, «на кончике кисти» ветка превращается в прическу Девочки, отражающейся в зеркале, а сад, «вбегающий» в то же зеркало, оказывается «садом души». При этом интересно, что сад в прозаическом фрагменте представлен своей метонимической «частью» — названиями растений женского рода, и соответственно глагольные метафоры тоже принимают женскую форму, которая лексически усиливается «чисто» женским комплексом деепричастий щурясь и охорашиваясь (как в зеркале)[14].