Поэт и проза: книга о Пастернаке

По дороге же в Москву Живаго встречает еще одну реку, которая почти сливается с облаками: Текла река. Ей навстречу шла дорога. По ней шагал доктор. В одном направлении с ним тянулись облака [3, 460]. В связи с «облаками» вспомним, что и Преображение Христа как раз связано с «гласом из облака глаголющим» (Мф. 17:5). Как известно, в романе по отношению к Живаго концептуализируется паронимия речь-реченька, и его имя второй раз соотносится с Христом (в Библии Христос носит эпитет «Реки Жизни»).

И эта «дорога» действительно оказывается для Юрия символической: все поля вокруг кишели мышами — так Пастернак строит аллюзию к пушкинской строке о «жизни мышьей беготне». Мышь же, согласно статье М. Волошина [1988], связана с Аполлоном (богом поэзии и искусств) и взаимодополнительна по отношению к нему: это прежде всего знак ускользающего мгновения и пророческого дара. В этой связи интересна описываемая в статье Волошина статуя Аполлона, который пятой наступает на мышь. Эта статуя Скопаса, по мнению Ницше, «являет то же архитектурное и символическое расположение частей, что и Рафаэлево „Преображение“. <…> Вверху солнечный бог, ниспослатель пророческих снов — внизу под пятой у него „жизни мышья беготня“» [Там же, 111]. Именно таким поэтом-Аполлоном среди «мышей» и оказывается Живаго на пути, а затем в самой Москве, где найдет свою смерть (которая наступит, согласно его тексту, в день Преображения) и бессмертие (см. [Смирнов 1996, 81])[113].

С точки зрения интертекстуальных параллелей также обращает на себя внимание еще один топоним, связанный с именем Юрий. В «ДЖ» Юрий видит тучу, «ползущую», подобно змею, над Никитскими воротами Москвы, которая предвещает ему смерть. В «Гробовщике» же Пушкина Адриан Прохоров в своем сне благополучно доходит тоже только до Никитских ворот, а затем, попав домой, он видит комнату, наполненную «ожившими» мертвецами, и узнает в них людей, «погребенных его стараниями» (см. [Фатеева 2000, 173–197]). При этом у Вознесения его окликает будочник, «знакомец наш Юрко», и желает ему доброй ночи. В. Шмид считает, что Юрко у Пушкина — символическая фигура, «прозаично-московский Гермес» [Шмид 1998, 54]. В повести «Гробовщик» он выступает как «Psychopompos, проводящий людей из сего мира в потусторонний мир, а в некоторых случаях <…> и в обратном направлении <…> Юрко расхаживает как московский Hermes Pylaios, защитник ворот», являясь «посредником между сном и явью» [Там же]. Таким же «посредником» между сном-сказкой и реальностью (а также «поэзией» и «прозой») становится и Юрий Живаго.

Г. ПРОСТРАНСТВО И ЖИЗНЕННЫЙ ПУТЬ

Два конца жизненного пространства — Москву и Урал (Запад и Восток) — связывает поезд, хотя вторая книга начинается с того, что связь с Москвой прерывается: «Поезд, довезший семью Живаго до этого места, еще стоял на задних путях станции, заслоненных другими составами, но чувствовалось, что связь с Москвою, тянувшаяся всю дорогу, в это утро прервалась, кончилась» [3, 253].

Вокзал, железная дорога наполнены у Пастернака особым символическим значением — они уподоблены «поэзии» (ср. «Поэзия» 1922 г.), а «поездов расписанье» в «СМЖ» оказывается «грандиозней Святого писанья» (см. 2.1.1). Последнее, что проносится в голове Живаго, — это задачи о пущенных в разные сроки поездах, которые уподобляются параллельно идущим человеческим судьбам на жизненном пути.

Роман открывается главой «Пятичасовой скорый», в которой погибает отец Живаго, выбросившийся из вагона поезда. Сам доктор заканчивает свою жизнь, почти выпав под колеса трамвая — поезда в городе. Антипов-Стрельников решает свою судьбу, увидев воинский поезд (похожий на дракона, ср. «змей поезда»), Комаровский увозит Лару от Живаго на поезде Дальневосточного правительства. Встреча Живаго и Стрельникова происходит на железнодорожной станции Развилье, что позволило П.-А. Йенсену [1997] назвать Антипова «антипутем» Живаго.

Жизненные круги самого Живаго замыкаются на Москве. Этим он противопоставлен Комаровскому, который уехал на Дальний Восток, и Стрельникову, который стреляется на Урале. Москва для Живаго — родина утраченная, где обещается нелегкая земная жизнь, но где, видимо, заложено спасение «в жизни вечной». Женский образ Москвы (России) аналогичен Иерусалиму[114] (см. [Топоров 1981]), ждущему своего жениха — «Сына Бога живаго», который метафорически представляется как «горящий светильник». Поэтому в «ДЖ» пламя московской свечи в памятный рождественский вечер тоже «кого-то поджидало». В Москве же, согласно прозаическому повествованию, и была «задута свеча» Живаго в жаркую грозу августа — месяца Преображения Господня, зато собрание стихотворений Юрия Живаго открывается образом Иисуса у «дверного косяка». Так символически задано «второе рождение» автора стихотворений Юрия Живаго.

3.5. Краски мира Бориса Пастернака