Поэт и проза: книга о Пастернаке

В «горизонтальном измерении» движение и превращение выражено в идее «бега» с «остановками» и «пешими шагами», как, например, во второй редакции стихотворения «Марбург» (1928), написанного на подступах к книге с символическим названием «Второе рождение», где стихи поэта вновь после перерыва «бегут бегом»: Я вышел на площадь, Я мог быть сочтен Вторично родившимся. <…> «Шагни, и еще раз», — твердил мне инстинкт, И вел меня мудро, как старый схоластик, <…> «Научишься шагом, а после хоть в бег», — Твердил он, и новое солнце с зенита Смотрело, как сызнова учат ходьбе… Закономерно, что третье измерение — это вращение по кругу — «круговращение земное», и, как оказывается, сама идея «бега» у поэта приобретает в связи с вращением «центробежный характер». Все три измерения развития сливаются в бесконечное понятие «Жизнь», которое становится именем собственным и получает как бы признаковое безродовое воплощение в фамилии Живаго, а с ней и весь мир поэта приобретает «печать Бога живаго» (Откр. 7, 2).

Само же творчество мыслится Пастернаком как «Слово Божье о жизни» и как «дописывание Откровения Иоанна Богослова» [3, 92], а талант — «в широчайшем понятии есть дар жизни» [3, 70]. Поэтому смысл существования таланта в постижений смысла существования и называния всего по «имени». В произведении с метаописательным названием «Повесть» Пастернак пишет как бы о себе: «…и живую красоту он понял как предельное отличие существования от несуществования. В том и новизна его, что эту разницу, мыслимую не долее мгновенья, он удержал и возвел в постоянный поэтический признак» [4, 138]. Подчиняясь органической «мимикрии»[60], внутреннее развитие переходит во внешнее [3, 402], и все измерения пастернаковского развития воплощаются в реальные сущности, порождаемые «живой энергией»: так «рост» понимается как рост растений к «свету» и соответственно человека к Богу (Рост жизни не в одном развитъе мыши, По мере роста тела в нем, как в храме, Растет служенье духа и ума, — читаем в авторском переводе «Гамлета»); «бег» воплощается прежде всего в беге коня, волн и движении ветра, которые также задают вечное волнообразное и круговое движение «роста». Ср. конец стихотворения «Волны», открывающего книгу «ВР»: Растет и крепнет ветра натиск, Растут фигуры на ветру. Растут и, кутаясь и пятясь Идут вдоль волн, как на смотру.

Это кругообразное движение ветра и воды, которое, «крутя воронки, устремляется в глубину» [3, 67], их «бег» передается «Мельницам» Пастернака, завершающим годовой природный цикл роста ‘зерна-хлеба’: «мельницы» — это «начало, где созидается, трансформируется и воплощается в ‘хлеб-Евхаристию’ мир — ‘мировое зерно’» [Фарыно 1992 б, 31]. То духовное, что «посеяно», должно взойти, вырасти и затем снова попасть «на мельницу». Именно поэтому «Душа₁» Пастернака — «утопленница», бьющаяся в волнах и камне стиха (1915), в конце жизни превращается в «Душу₂» «мельницу» (1956). Напомним, что эта «душа» в промежутке между двумя крайними состояниями совершает разные превращения и «вкладывается» в разные сущности мира — по «Определению души» «СМЖ», прежде всего в лист, птенца и зрелый плод-грушу, напоминающий сердце (см. 1.1.6). Два же крайних состояния «души» встречаются перед смертью, о чем говорит Евангелие от Луки (17, 33–37): «Кто станет сберегать душу свою, тот погубит ее; а кто погубит ее, тот оживит ее. Сказываю вам: в ту ночь двое будут в одной постели: один возьмется, а другой оставится. <…> Две будут молоть вместе: одна возьмется, а другая оставится». Именно как «взращивание» души для «мельницы» можно понять выражение молодого Пастернака «быть полем для себя».