Поэт и Царь. Из истории русской культурной мифологии: Мандельштам, Пастернак, Бродский

Иронические кавычки при относящемся к «поэту Лефтушенко» – Евгению Евтушенко – у поминании «первого поэта» вводят болезненную для Бродского тему советской поэтической иерархии: в ситуации неочевидного для широкой публики (в силу несопоставимости ресурсов официального и неофициального поэтов), но не менее принципиального от этого «цехового» соперничества с Евтушенко свое недобровольное исчезновение с местной поэтической сцены Бродский готов трактовать как удачный тактический ход противника[157]. На справедливости этой трактовки мы подробно остановимся далее, но пока заметим, что, вне всякого сомнения, именно так – безо всяких кавычек – к 1972 году Бродский сознавал свой собственный статус в русской поэзии; и запись, переданная им Катилюсу, делалась в убеждении в необходимости зафиксировать обстоятельства и детали поворотного пункта его литературной биографии.

Из приведенного текста с абсолютной ясностью следует, что начало изложенному сюжету было положено не автором. Произошедшее было столь ошеломительным, что, по воспоминаниям американских друзей Бродского Карла и Эллендеи Проффер, находившихся в его комнате на улице Пестеля во время звонка из ОВИРа, положив трубку, он несколько раз растерянно повторил: «Такого не бывает»[158].

Так кто же на самом деле сказал «а»?

«Обстоятельства более сильные, чем инстинкт самосохранения»

Полностью остановленная летом 1967 года, после начала Шестидневной войны и разрыва дипломатических отношений с Израилем, еврейская эмиграция из СССР была возобновлена год спустя, в июне 1968-го, по инициативе руководителей КГБ и МИДа Юрия Андропова и Андрея Громыко, полагавших таким образом «локализовать клеветнические утверждения западной пропаганды о дискриминации евреев в Советском Союзе»[159]. Первоначально речь шла об установленной ранее, в 1965 году, квоте в 1500 человек в год, предпочтительно преклонного возраста, не имеющих высшего и специального образования (в феврале 1967 года эта квота была увеличена до 5000, «однако в связи с агрессией Израиля против арабских стран это решение реализовано не было»[160], успели выехать 1406 человек, причем рост количества желающих эмигрировать заставил предпринять шаги к разработке процедуры их выхода из советского гражданства – 17 февраля, одновременно с увеличением квоты, был принят указ Президиума Верховного Совета СССР «О выходе из гражданства СССР лиц еврейской национальности, переселяющихся из СССР в Израиль»[161]). В 1970 году квота была увеличена до 3000 человек в год. Одновременно «этим решением запрещалось выдавать разрешения на выезд мужчинам и женщинам, которые по закону Израиля признавались военнообязанными, а также введен порядок предварительного обсуждения характеристик на ходатайствующих [о выезде] на общих собраниях коллективов трудящихся по месту работы выезжающих»[162].

Неудивительно, что в 1970 году произошло резкое падение темпов эмиграции – из СССР смогли выехать лишь 872 человека[163]. Чиновники из МВД объясняли это членам ЦК КПСС тем, что «к этому времени почти изжил себя принцип воссоединения разрозненных семей, который являлся основным при удовлетворении ходатайств о выезде. Кроме того, были введены более строгие ограничения на выезд для лиц с высшим образованием и состоящих на воинском учете»[164].

На фоне все увеличивавшегося – при минимальной квоте – числа отказов на выезд из СССР и стремительно растущего после победы Израиля в Шестидневной войне национального самосознания среди советских евреев разворачивается настоящая борьба за эмиграцию в Израиль. Ее самый радикальный эпизод – ленинградское «самолетное дело» – был отлично известен Бродскому.

В декабре 1970 года судебная коллегия по уголовным делам Ленинградского городского суда приговорила к смертной казни Марка Дымшица и Эдуарда Кузнецова[165] – двух из одиннадцати подсудимых, планировавших угнать небольшой пассажирский самолет рейса Ленинград – Приозерск в Швецию, организовать там пресс-конференцию и рассказать миру о дискриминации евреев в СССР и их готовности пойти на «смертельный риск ради выезда в Израиль». Другие участники «операции „Свадьба“», как именовали между собой проект угона организаторы, были приговорены к длительным срокам – от 4 до 15 лет – заключения. Приговор вызвал широчайший резонанс во всем мире – и мощную кампанию общественного протеста, в которую включились и иностранные лидеры, включая Голду Меир и Ричарда Никсона.

Проходивший в здании Ленинградского городского суда на Фонтанке процесс над «самолетчиками» освещался и в советских медиа. Информация о смертном приговоре участникам «операции „Свадьба“» не могла пройти мимо Бродского. По причинам биографического характера не могла она и оставить его равнодушным.

Как известно, план захвата небольшого пассажирского самолета с целью побега из Советского Союза (в Иран или Афганистан) всерьез рассматривался Бродским и его знакомым Олегом Шахматовым в декабре 1960-го – январе 1961 года: оказавшись в Самарканде, Шахматов и вызванный им из Ленинграда Бродский