Поэтесса

Как там выходило на самом деле, никто не знал, и разобраться не пытался – классик окружил себя стеной. Не то чтобы – непроницаемой, а какой-то очень скучной.

Видимо, скучность эта происходила от того, что любил старик поморализировать, забывая, что самый простой способ жить аморально – это заставлять всех людей жить по одним и тем же самовыдуманным законам самопридуманной морали.

Да и уверенность в собственной моральности – это не больше чем склеротичность…

…По моим наблюдениям, человек безнравственный отличается от человека нравственного тем, что – совершив безнравственный поступок, первый попереживает и все. А человек нравственный в этом случае непременно подведет под свои дела какую-нибудь статью из Святых писаний.

Потому-то и есть у нас две беды: беда с безнравственностью и беда с нравственностью.

Но главная беда – мы первого от второго отличать никак не научимся…

…С другой стороны – как-то так выходило, что при каждой попытке разобраться в душе классика от него начинало попахивать национализмом.

Как тухлятиной от скунса.

Притом что умудрялся классик осенять себя крестным знамением к месту и не к месту.

И цитату какую-нибудь из Библии вставить.

Правда, выходило это у него пресновато.

Как-то уж больно искренне.

Для старого коммуниста.

Любил себя классик, и в этом не было ничего особенного. Просто любовь его была какой-то самоуверенной, предполагающей, что и остальные должны относиться к нему так же, как он сам к себе относится. А я давно заметил, что когда человек ставит себя выше других, он, кроме всего прочего, становится неинтересен.

В общем, как посмотреть на человека. С одной стороны, он – венец творения. С другой – всего лишь среда обитания для микробов…

6

…Не помню, были ли у меня предыдущие жизни, и не знаю – будут ли последующие, но в этой жизни я тратил время попусту несметное число раз.

И если бы не Лариса, эта несметность увеличилась бы еще на один день.

Не то чтобы мне нечего было делать, но иногда состояние случается таким, что не можешь не только работать – думать способен только об одном.

И это «одно» у меня в данном случае называлось совсем не работой.

Даже неприятности, которые у меня скопились со временем, отстали, потому что я перестал о них думать. При этом мысли в моей голове бесчинствовали, и это было стриптизом замыслов – как только я это понял, выбора у меня не осталось.

Для того чтобы поводиться страстям, я уже слишком немолод, но может, просто страсть не всегда интересуется паспортными данными.

Впрочем, разобраться мне в этом не пришлось, потому что раздался телефонный звонок – и тогда я ощутил, что такое надежда.

Мне захотелось, что бы вновь позвонила Лариса и поторопила меня.

Поторопила – куда?

Вперед, конечно.

Или – начально…

…Звонила моя старинная приятельница, журналистка Анастасия.

В последнее время мы видимся с ней нечасто, а слышимся еще реже.

Дело в том, что после того как Анастасия разбила две машины: новый «Фольксваген» ее отца и подержанную «Шкоду» матери – она решила, что водить машину она умеет. И теперь приезжает к знакомым на допотопной «Мазде», выделенной ей редакцией, не тратя время на телефонные звонки:

– Петька, ты чем занят?

– У меня теперь одно занятие, Стася.

– Какое?

– Старею.

Даже по телефону я услышал Стаськину улыбку:

– Ты куда делся? Что-то я давно о тебе ничего не слышала.

– Стась, чтобы меня найти, теперь нужно производить не поиск.

– А что?

– Раскопки.

– Возраст не помеха, если человек хороший, – сказала Анастасия, а я сделал первую на сегодняшний день ошибку – не согласился с женщиной: – Если человек хороший, возраст – единственная помеха для того, чтобы быть хорошим в полном объеме.