Читаем Поэтесса полностью

– …Вы художник? – видимо, моему новому собеседнику показалось, что он еще не все вопросы задал мне.

– Да.

– Получаете много денег?

– Достаточно.

– А шахтеры получают мало.

– Не вполне понимаю, к чему вы клоните.

– Неужели вы не слышали слов: «Вас бы, поэтов да художников, в шахту послать…»

– Я был шахтером. Инта. Шахта «Капитальная». Второй участок.

Так вот, сейчас я устаю больше, чем уставал, работая шахтером.

А то, что художники теперь зарабатывают не меньше шахтеров, так это – хорошо, а не плохо.

И кстати, интересно, те, кто предлагает послать художников в шахту, сами в шахте когда-нибудь работали? – я нарочно употребил словосочетание «в шахте» – как говорят шахтеры, а не «на шахте» – как говорят журналисты.

Но человек, задававший мне вопросы, этого не заметил и продолжил:

– Картины стоят дорого, а уголь дешево.

И люди за это платят.

Хотя не всем это по карману.

Вы считаете, что это нормальным?

– Я считаю нормальной такую страну, в которой людям по карману платить и за уголь, и за картины.

– Скажите, ведь вы же – российский гражданин… – начал он очередной вопрос, но удалось сразу остановить его:

– По переписи – да.

– А по происхождению?

– По происхождению, – вздохнул я, – строитель коммунизма.

– Видимо, вы не бывали голодным? И не знаете, как это тяжело? – переходя с вопроса на вопрос, мой собеседник смотрел на меня очень внимательно.

И, несмотря на то, что в моей стране ответы под внимательные взгляды доводили до чего угодно, вплоть до звонков в госбезопасность, я ответил:

– Я бывал голодным.

И именно тогда понял, что голод – это удел неудачников.

Оказаться не способным заработать на кусок хлеба не тяжело, а стыдно.

– Но ведь очень многие люди сейчас живут плохо.

И – ничего. Не возмущаются.

– Люди могут жить плохо, – ответил я, сам не зная, что я осуждаю больше: людей или условия, в которых они оказались, – но они не должны жить хуже, чем они могут.

– А как же – безработные? – До чего же нас довели, если мы не можем найти себе занятие в своей стране и в свою эпоху.

– Вы считаете, что за стихи люди должны платить больше, чем за колбасу? – Я считаю, что – одинаково…

…После этих слов, сказанных мной, мой собеседник еще раз очень внимательно посмотрел на меня, кивнул, как кивают не в знак согласия, а подтверждая то, что ответ получен, и смешался с толпой. А я пошел дальше…

<p>15</p>

…Среди гостей нашего клуба я мог бы ходить долго, и мне было бы интересно, но я увидел моего старинного приятеля, поэта Ивана Головатова, разговаривавшего с Ларисой, и направился к ним.

Слушать двух хороших поэтов интересно уже потому, что они, разговаривая часами, умудряются почти не говорить глупостей.

Разговор шел об авторской песне:

– …Авторская песня появилась во времена цензуры и стала нелюбимой властью не потому, что призывала к свержению этой власти, а потому, что было словом непроверенным.

Не контролируемым.

А в народе популярность бардовского движения держалась на искренности и откровенности. Барды пели о том, о чем петь было запрещено официальной эстраде. И одно это уже было критикой происходящего.

Потом, когда, вначале при Горбачеве, а потом при Ельцине, цензура исчезла и говорить можно стало обо всем – барды оказались не у дел. – В этот момент Иван увидел меня и кивнул: «Привет», продолжив разговор с Ларисой.

То, что Лариса интересовала Ивана больше, чем я, меня не обидело. Не обижало же меня то, что Лариса интересовала меня самого больше, чем я сам.

Перейти на страницу:

Похожие книги