Поэтесса

…Вообще, вопрос «Зачем?» встает передо мной последнее время довольно часто.

Бывает, приходит ко мне взрослый человек, приносит свои рисунки и спрашивает:

– Посмотрите, пожалуйста, – потом доспрашивает:

– Может, мне стать художником? – в таких случаях я не смотрю рисунки, а просто задаю вопрос:

– Зачем?

– Что – зачем?

– Зачем вам становиться художником, если вы сами не знаете – должны ли вы художником стать?..

– …В общем, где наша не пропадала! – сказал наш гость, подытоживая свое стремление стать депутатом. «Где наша не пропадала?» – подумал я в ответ, но, подумав еще, вспомнил, что «наша» пропадала везде, и ничего не сказал.

Видя мое молчание, а молчание можно не только слышать, но и видеть, наш гость, наверное, решил, что ему пора забрать инициативу в свои руки и положить ее во внутренний карман своего пиджака:

– Бизнес должен идти в политику, – заявил он, – как политика идет в бизнес.

– А разве политика идет в бизнес? – переспросил я.

– В бизнес идет государство. Это называется экономической политикой.

– А мне всегда казалось, что, если государство идет в бизнес – это называется коррупцией.

– Но вы согласны с тем, что власть должна быть сильной? – наш гость задал этот вопрос с такой очевидностью в своей правоте, словно спрашивал: «Вы согласны с тем, что Земля – круглая?»

И мне ничего не осталось, как ответить:

– Нет.

– Почему?

– Потому, что сильным должен быть закон.

Власть законов ограничивает власть.

– Ну, вы и де-емо-о-крат, – представление о человеке как о демократе явно выходило за пределы представлений моего собеседника о том, каким должен быть человек.

Не то чтобы наш гость был лишен воображения.

Просто он был из тех людей, которые не представляют себе, что на свете может быть что-то, кроме того, что они ожидают.

И деньги, заработанные им, только подтверждали ему его ошибочную правоту.

А я разговаривал с ним потому, что поговорить – это, в конце концов, лучше, чем не поговорить:

– Да, – улыбаясь владельцу пивных заводов, ответил я, – потому что демократия – это система, лучше всего сочетающаяся с человеком.

Хотя у демократии есть недостатки.

– Интересно, и какие же?

– Если дураков больше, то все люди вынуждены жить той жизнью, которую выбирают дураки.

Даже если эта жизнь самим дуракам не нравится.

– И как же можно с этим бороться? – наш собеседник задал мне свой вопрос так, словно на него могло быть несколько ответов.

А не один-единственный:

– Умнеть.

– Умнеть? И до каких же пределов? – этот вопрос был задан мне тоном, не позволявшим сомневаться в том, что спрашивающий всех пределов не только достиг, но и превозмог их.

И потому я ответил довольно вяло:

– До понимания того, что демократия – это самая совместимая с человеком система.

– Вы художник, и ничего не понимаете, – в голосе нашего гостя появились покровительственные ноты. Как у взрослого, разговаривающего со своим ребенком:

– Вы – художник.

А художник должен быть художником. Как сталевар – сталеваром. Хлебопек – хлебопеком. Солдат – солдатом.

Я сидел перед этим человеком молча. Потому что не знал – сумею ли объяснить ему, что художнику, чтобы быть художником, нужно понимать очень многое. Во всяком случае, художнику нужно понимать в жизни больше, чем понимают остальные люди.

Художник не может быть только художником, потому что если художник только художник, он не художник, а ремесленник. Кстати, солдат, если он – только солдат – не солдат, а наемный убийца.

Человек должен быть больше своей профессии.

И может быть, лишь пивовар может быть только пивоваром…

…В работе художника и работе политика есть одна общая черта: художники и политики делятся на тех, кто считает, что их работа – это ремесло, и на тех, кто понимает, что их занятие – это творчество…