Поэтессы Серебряного века (сборник)

Лед по Неве кровав и пьян…

О, петля Николая чище,

Чем пальцы серых обезьян!

Рылеев, Трубецкой, Голицын!

Вы далеко, в стране иной…

Как вспыхнули бы ваши лица

Перед оплеванной Невой!

И вот из рва, из терпкой муки,

Где по дну вьется рабий дым,

Дрожа протягиваем руки

Мы к вашим саванам святым.

К одежде смертной прикоснуться,

Уста сухие приложить,

Чтоб умереть – или проснуться,

Но так не жить! Но так не жить!

Имя

Безумные годы совьются во прах,

Утонут в забвенье и дыме.

И только одно сохранится в веках

Святое и гордое имя.

Твое, возлюбивший до смерти, твое,

Страданьем и честью венчанный,

Проколет, прорежет его острие

Багровые наши туманы.

От смрада клевет – не угаснет огонь,

И лавр на челе не увянет.

Георгий, Георгий! Где верный твой конь?

Георгий святой не обманет.

Он близко! Вот хруст перепончатых крыл

И брюхо разверстое Змия…

Дрожи, чтоб Святой и тебе не отметил

Твое блудодейство, Россия!

Дверь

Мы, умные, – безумны,

Мы, гордые, – больны,

Растленной язвой чумной

Мы все заражены.

От боли мы безглазы,

А ненависть – как соль,

И ест, и травит язвы,

Ярит слепую боль.

О черный бич страданья!

О ненависти зверь!

Пройдем ли – Покаянья

Целительную дверь?

Замки ее суровы

И створы тяжелы…

Железные засовы,

Медяные углы…

Дай силу не покинуть,

Господь, пути Твои!

Дай силу отодвинуть

Тугие вереи!

Однообразие

В вечерний час уединенья,

Уныния и утомленья,

Один, на шатких ступенях,

Ищу напрасно утешенья,

Моей тревоги утоленья

В недвижных, стынущих водах.

Лучей последних отраженья,

Как небывалые виденья,

Лежат на сонных облаках.

От тишины оцепененья

Душа моя полна смятенья…

О, если бы хоть тень движенья,

Хоть звук в тяжелых камышах!

Но знаю, миру нет прощенья,

Печали сердца нет забвенья,

И нет молчанью разрешенья,

И всё навек без измененья

И на земле, и в небесах.

Никогда

Предутренний месяц на небе лежит.

Я к месяцу еду, снег чуткий скрипит.

На дерзостный лик я смотрю неустанно,

И он отвечает улыбкою странной.

И странное слово припомнилось мне,

Я всё повторяю его в тишине.

Печальнее месяца свет, недвижимей,

Быстрей мчатся кони и неутомимей.

Скользят мои сани легко, без следа,

А я всё твержу: никогда, никогда!..

О, ты ль это, слово, знакомое слово?

Но ты мне не страшно, боюсь я иного…

Не страшен и месяца мертвенный свет…

Мне страшно, что страха в душе моей нет.

Лишь холод безгорестный сердце ласкает,

А месяц склоняется – и умирает.

Снежные хлопья

Глухим путем, неезженным,

На бледном склоне дня

Иду в лесу оснеженном,

Печаль ведет меня.

Молчит дорога странная,

Молчит неверный лес…

Не мгла ползет туманная

С безжизненных небес —

То вьются хлопья снежные

И, мягкой пеленой,

Бесшумные, безбрежные,

Ложатся предо мной.

Пушисты хлопья белые,

Как пчел веселых рой,

Играют хлопья смелые

И гонятся за мной,

И падают, и падают…

К земле всё ближе твердь…

Но странно сердце радуют

Безмолвие и смерть.

Мешается, сливается

Действительность и сон,

Всё ниже опускается

Зловещий небосклон —

И я иду и падаю,

Покорствуя судьбе,

С неведомой отрадою

И мыслью – о тебе.

Люблю недостижимое,

Чего, быть может, нет…

Дитя мое любимое,

Единственный мой свет!

Твое дыханье нежное

Я чувствую во сне,

И покрывало снежное

Легко и сладко мне.

Я знаю, близко вечное,

Я слышу, стынет кровь…

Молчанье бесконечное…

И сумрак… И любовь.

Нелюбовь

3. В[енгеровой]

Как ветер мокрый, ты бьешься в ставни,

Как ветер черный, поешь: ты мой!

Я древний хаос, я друг твой давний,

Твой друг единый, – открой, открой!

Держу я ставни, открыть не смею,

Держусь за ставни и страх таю.

Храню, лелею, храню, жалею

Мой луч последний – любовь мою.

Смеется хаос, зовет безокий:

Умрешь в оковах, – порви, порви!

Ты знаешь счастье, ты одинокий,

В свободе счастье – и в Нелюбви.

Охладевая, творю молитву,

Любви молитву едва творю…

Слабеют руки, кончаю битву,

Слабеют руки… Я отворю!

Она

В своей бессовестной и жалкой низости,

Она как пыль сера, как прах земной.

И умираю я от этой близости,

От неразрывности ее со мной.

Она шершавая, она колючая,

Она холодная, она змея.

Меня изранила противно-жгучая

Ее коленчатая чешуя.

О, если б острое почуял жало я!

Неповоротлива, тупа, тиха.

Такая тяжкая, такая вялая,

И нет к ней доступа – она глуха.

Своими кольцами она, упорная,

Ко мне ласкается, меня душа.

И эта мертвая, и эта черная,

И эта страшная – моя душа!

Отрада

Мой друг, меня сомненья не тревожат.

Я смерти близость чувствовал давно.

В могиле, там, куда меня положат,

Я знаю, сыро, душно и темно.

Но не в земле – я буду здесь, с тобою,

В дыханьи ветра, в солнечных лучах,

Я буду в море бледною волною

И облачною тенью в небесах.

И будет мне чужда земная сладость

И даже сердцу милая печаль,

Как чужды звездам счастие и радость…

Но мне сознанья моего не жаль,

Покоя жду… Душа моя устала…

Зовет к себе меня природа-мать…

И так легко, и тяжесть жизни спала…

О, милый друг, отрадно умирать!

Шутка

Не слушайте меня, не стоит: бедные

Слова я говорю; я – лгу.

И если в сердце знанья есть победные, —

Я от людей их берегу.

Как дети, люди: злые и невинные,

Любя, умеют оскорблять.

Они еще не горные – долинные…

Им надо знать, – но рано знать.

Минуют времена узаконенные…

Заветных сроков ждет душа.

А до времен, молчаньем утомленные,

Мы лжем, скучая и – смеша.