Читаем Поэтессы Серебряного века (сборник) полностью

весну не встречает такой благодарною песней.


Какая прозрачность в широком дыхании дня…

И каждый листочек – для глаза сладчайшее яство.

Какая большая волна подымает меня!

Живи, непостижная жизнь,

расцветай,

своевольничай,

властвуй!

На Арину осеннюю – в журавлиный лёт

На Арину осеннюю – в журавлиный лёт —

собиралась я в странствие,

только не в теплые страны,

а подалее, друг мой, подалее.


И дождь хлестал всю ночь напролет,

и ветер всю ночь упрямствовал,

дергал оконные рамы,

и листья в саду опадали.


А в комнате тускло горел ночник,

колыхалась ночная темень,

белели саваном простыни,

потрескивало в старой мебели…


И все, и все собирались они, —

возлюбленные мои тени

пировать со мной на росстани…

Только тебя не было!

Кончается мой день земной…

Кончается мой день земной.

Встречаю вечер без смятенья,

И прошлое передо мной

Уж не отбрасывает тени —


Той длинной тени, что в своем

Беспомощном косноязычьи,

От всех других теней в отличье,

мы будущим своим зовем.

Нет мне пути обратно!.

Нет мне пути обратно!

Накрик кричу от тоски!

Бегаю по квадратам

Шахматной доски.


Через один ступаю:

Прочие – не мои.

О, моя радость скупая,

Ты и меня раздвои, —


Чтоб мне вполмеры мерить,

Чтобы вполверы верить,

Чтобы вполголоса выть,

Чтобы собой не быть!

Прямо в губы я тебе шепчу – газэлы…

Прямо в губы я тебе шепчу – газэлы,

Я дыханьем перелить в тебя хочу – газэлы.

Ах, созвучны одержимости моей – газэлы!

Ты смотри же, разлюблять не смей – газэлы.

Расцветает средь зимы весна – газэлой,

Пробудят и мертвого от сна – газэлы,

Бродит, колобродит старый хмель – газэлы, —

И пою тебя, моя газель, – газэлой!

Без оговорок, без условий

Без оговорок, без условий

Принять свой жребий до конца,

Не обрывать на полуслове

Самодовольного лжеца.


И самому играть во что-то —

В борьбу, в любовь – во что горазд,

Покуда к играм есть охота,

Покуда ты еще зубаст.


Покуда правит миром шалый,

Какой-то озорной азарт,

И смерть навеки не смешала

Твоих безвыигрышных карт.


Нет! К черту! Я сыта по горло

Игрой – Демьяновой ухой.

Мозоли в сердце я натерла

И засорила дух трухой, —


Вот что оставила на память

Мне жизнь, – упрямая игра,

Но я смогу переупрямить

Ее, проклятую! …Пора!

Седая роза

Ночь. И снег валится.

Спит Москва… А я…

Ох, как мне не спится,

Любовь моя!


Ох, как ночью душно

Запевает кровь…

Слушай, слушай, слушай!

Моя любовь:


Серебро мороза

В лепестках твоих.

О, седая роза,

Тебе – мой стих!


Дышишь из-под снега,

Роза декабря,

Неутешной негой

Меня даря.


Я пою и плачу,

Плачу и пою,

Плачу, что утрачу

Розу мою!

Она беззаботна еще, она молода…

Она беззаботна еще, она молода,

Еще не прорезались зубы у Страсти, —

Не водка, не спирт, но уже не вода,

А пенистое, озорное, певучее Асти.


Еще не умеешь бледнеть, когда подхожу,

Еще во весь глаз твой зрачок не расширен,

Но знаю, я в мыслях твоих ворожу

Сильнее, чем в ласковом Кашине или Кашире.


О, где же затерянный этот в садах городок

(Быть может, совсем не указан на карте?),

Куда убегает мечта со всех ног

В каком-то шестнадцатилетнем азарте?


Где домик с жасмином, и гостеприимная ночь,

И хмеля над нами кудрявые арки,

И жажда, которой уж нечем помочь,

И небо, и небо страстнее, чем небо Петрарки!


В канун последней иль предпоследней весны

– О, как запоздала она, наша встреча! —

Я вижу с тобой сумасшедшие сны,

В свирепом, в прекрасном пожаре сжигаю свой вечер!

Тоскую, как тоскуют звери…

Тоскую, как тоскуют звери,

Тоскует каждый позвонок,

И сердце – как звонок у двери,

И кто-то дернул за звонок.


Дрожи, пустая дребезжалка,

Звони тревогу, дребезжи…

Пора на свалку! И не жалко

При жизни бросить эту жизнь…


Прощай и ты, Седая Муза,

Огонь моих прощальных дней,

Была ты музыкою музык

Душе измученной моей!


Уж не склоняюсь к изголовью,

Твоих я вздохов не ловлю, —

И страшно молвить: ни любовью,

Ни ненавистью не люблю!

Ты помнишь коридорчик узенький

Ты помнишь коридорчик узенький

В кустах смородинных?..

С тех пор мечте ты стала музыкой,

Чудесной родиной.


Ты жизнию и смертью стала мне —

Такая хрупкая —

И ты истаяла, усталая,

Моя голубка!..


Прости, что я, как гость непрошеный,

Тебя не радую,

Что я сама под страстной ношею

Под этой падаю.


О, эта грусть неутолимая!

Ей нету имени…

Прости, что я люблю, любимая,

Прости, прости меня!

«Будем счастливы во что бы то ни стало…»

«Будем счастливы во что бы то ни стало…»

Да, мой друг, мне счастье стало в жизнь!

Вот уже смертельная усталость

И глаза, и душу мне смежит.


Вот уж, не бунтуя, не противясь,

Слышу я, как сердце бьет отбой,

Я слабею, и слабеет привязь,

Крепко нас вязавшая с тобой.


Вот уж ветер вольно веет выше, выше,

Всё в цвету, и тихо всё вокруг, —

До свиданья, друг мой! Ты не слышишь?

Я с тобой прощаюсь, дальний друг.

Он ходит с женщиной в светлом…

Он ходит с женщиной в светлом,

– Мне рассказали. —

Дом мой открыт всем ветрам,

Всем ветрам.


Они – любители музык —

В девять в курзале.

Стан ее плавный узок,

Так узок…


Я вижу: туманный берег,

В час повечерья,

Берег, холмы и вереск,

Перейти на страницу:

Все книги серии Стихи и песни. Премия народного признания

Похожие книги

Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира
Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира

Несколько месяцев назад у меня возникла идея создания подборки сонетов и фрагментов пьес, где образная тематика могла бы затронуть тему природы во всех её проявлениях для отражения чувств и переживаний барда.  По мере перевода групп сонетов, а этот процесс  нелёгкий, требующий терпения мной была формирования подборка сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73 и 75, которые подходили для намеченной тематики.  Когда в пьесе «Цимбелин король Британии» словами одного из главных героев Белариуса, автор в сердцах воскликнул: «How hard it is to hide the sparks of nature!», «Насколько тяжело скрывать искры природы!». Мы знаем, что пьеса «Цимбелин король Британии», была самой последней из написанных Шекспиром, когда известный драматург уже был на апогее признания литературным бомондом Лондона. Это было время, когда на театральных подмостках Лондона преобладали постановки пьес величайшего мастера драматургии, а величайшим искусством из всех существующих был театр.  Характерно, но в 2008 году Ламберто Тассинари опубликовал 378-ми страничную книгу «Шекспир? Это писательский псевдоним Джона Флорио» («Shakespeare? It is John Florio's pen name»), имеющей такое оригинальное название в титуле, — «Shakespeare? Е il nome d'arte di John Florio». В которой довольно-таки убедительно доказывал, что оба (сам Уильям Шекспир и Джон Флорио) могли тяготеть, согласно шекспировским симпатиям к итальянской обстановке (в пьесах), а также его хорошее знание Италии, которое превосходило то, что можно было сказать об исторически принятом сыне ремесленника-перчаточника Уильяме Шекспире из Стратфорда на Эйвоне. Впрочем, никто не упомянул об хорошем знании Италии Эдуардом де Вер, 17-м графом Оксфордом, когда он по поручению королевы отправился на 11-ть месяцев в Европу, большую часть времени путешествуя по Италии! Помимо этого, хорошо была известна многолетняя дружба связавшего Эдуарда де Вера с Джоном Флорио, котором оказывал ему посильную помощь в написании исторических пьес, как консультант.  

Автор Неизвестeн

Критика / Литературоведение / Поэзия / Зарубежная классика / Зарубежная поэзия