Поэтические воззрения славян на природу. Нечистая сила и народные праздники

Затем жницы выстраиваются в длинный ряд – пара за парою, становят впереди себя Талаку и отправляются на хозяйский двор с песнею, в которой приглашают пана-господаря приготовиться к надлежащей встрече. Заслышав их голоса, хозяин и хозяйка выходят к воротам, кланяются Талаке в пояс и подносят ей хлеб-соль, а от нее принимают дожиночный сноп; Талаку, как самую почетную гостью, они усаживают на покуте, под образами; все же прочие жницы размещаются частью в избе и сенях, частью на дворе. По окончании пиршества, за которым бывает всего вдоволь – и меду, и пива, и саламахи[499], – следуют веселые пляски и песни. Праздник заключается тем, что Талака снимает с себя венок и отдает его хозяину, причем хор обращается к ней с такою просьбою:

А Талака ж ты, Талака,
Да щырая ж ты, Талака!
Да нагадуй же от узнов
Гаспадару таму снапков,
Да нарадзи ж ты яму
Жытца-жытца сто карабов…

В Гродненской губ. венок этот надевают на киоту; что же касается дожиночного снопа, то его кропят святою водою и ставят на покутье, рядом с другим – прежде принесенным или зажиночным снопом, где и остаются они нередко в продолжение целого года. Болгары делают из последнего снопа куклу, называемую «жжгварка-царка» (житная царица) или «жжтварска мома», одевают ее в женскую сорочку и носят вокруг села, а потом или бросают ее в реку (дабы призвать на посевы обильные дожди и росы), или сожигают на огне и пепел разбрасывают по нивам. В некоторых же местностях куклу эту сберегают до будущей жатвы и, когда случается засуха, носят ее в крестном ходе, с мольбами о дожде и с возглашением обрядовой песни:

Кат жжгварка бегаше,
Тих ветрец вееше;
Кога мома плачеше,
Ситна роса росеше;
Мома-те са засмея,
Ясно слжнце огрея, и проч.

Того, кто приносит житный венок с поля, в венгерской Сербии окачивают водою; у нас же в белорусских деревнях ведро воды выливается на самый венок. Но цель обряда и там, и здесь одна: это именно – желание, чтобы в будущем году не было недостатка в дождях. Покончив жнитво и приступая к запашке полей под озимые посевы, великорусские крестьяне заваривают пиво или брагу и назначают ближайший праздничный день для служения общественного молебна. Когда наступит этот день, каждый домохозяин приносит в церковь освящать баранье плечо или петуха, и потом приготовленными яствами, пивом и брагою угощают своих сродников и знакомых. В некоторых деревнях пиршество отправляется всеми крестьянами вместе: к назначенному дню они варят брагу, пекут пироги и заколают барана на мирской счет, т. е. в складчину. В старину, по окончании жатвы, заколали в житнице козла; кровь его собирали в чашу и окропляли ею присутствующих, а мясо варили и съедали за общею трапезой.

С сентября месяца принимаются молотить хлеб. Во многих великорусских деревнях в тот день, с которого начинается эта работа (замолотки), овин слывет у крестьян именинником. Вечером, накануне этого дня, хозяин протапливает овин, а наутро созывает туда молотильщиков и угощает их кашею; после завтрака, приступая к работе, затыкают во все углы гумна или риги по нескольку колосьев – для того, чтобы умолот был хороший, изобильный. Молотить обыкновенно начинают с так называемого «именинного» снопа. В некоторых же деревнях именины овина справляются в день окончания молотьбы, и приготовляемая тогда каша называется домолотною. Овин, как место, где просушивается зерновой хлеб, издревле пользовался тем же самым религиозным почетом, что и домашний очаг. Церковный устав святого Владимира, в числе других остатков языческого суеверия, подлежащих духовному суду, указывает и на моленье под овином[500]. В «Слове христолюбца…» встречаем подобное же указание: «Еже молятся огневе под овином». В Орловской губ. и доныне режут кур под овином 4 сентября, следовательно, при начале молотьбы; в других же местностях уцелел обычай резать в овине петуха 1 ноября. В Ярославской губ. крестьяне, чувствующие боль в пояснице, ходят в подлаз овина и, потираясь спиной об его стену, произносят следующие слова: «Батюшка овин! Просци мой уц(т)ин». Отсюда объясняется и старинная поговорка: «Церкви – не овины, в них образа всё едины», т. е. все равно, в какой ни молиться церкви – в своей приходской или в чужой; напротив, языческий культ ограничивался исключительным чествованием своего очага, своего овина.