Читаем Поэтические воззрения славян на природу. Нечистая сила и народные праздники полностью

В сербской песне на загадочные вопросы, предлагаемые девицею, отвечает рыба, в образе которой являются в преданиях водные божества и нимфы. Сидела девица у моря, говорила сама с собою: «Ах, Боже милостивый! Есть ли что шире моря, пространнее поля, быстрее коня, слаще меда и дороже брата?» Провещала ей рыба из воды: «Глупая, неразумная девица! Шире моря – небо, пространнее поля – море, быстрее коня – очи, слаще меда – сахар, дороже брата – милый!» Русалкам соответствуют сербские вилы и болгарские самовилы, это только другое прозвание, данное облачным девам по связи их с молниями и вихрями. В древности оно, вероятно, было известно и русским славянам, но потом позабыто, вытесненное более употребительным именем русалок, тогда как в преданиях сербов и болгар, наоборот, русалки уступили место вилам; этих последних знают и словенцы, босняки, краинцы, иллирийцы. О суеверном почитании вил упоминается в наших старинных рукописях. Так, в «Слове некоего христолюбца» читаем: «Веруют в Перуна и в Хорса… и в вилы, их же числом тридевять сестрениць глаголють невегласи и мнят богинями, и тако покладывахуть им теребы (и короваи им ломят), и куры им режют» и ниже: «…моляться огневе под овином и вилам, и Мокоши». То же свидетельство повторено и в других памятниках, принадлежащих новгородской Софийской библиотеке: «И начаша жрети молнии и грому, и солнцю, и луне, а друзии Перену, Хоурсу, вилам и Мокоши, оупирем и берегыням, их же нарицают тридевять сестриниць». Это напоминает нам суеверное предание о двенадцати сестрах-трясавицах = эльфах томительных недугов. В древнем переводе Георгия Амартола вилы отождествляются с сиренами: «Завистася же ся в реце Ниле солнцу вшедшу человекообразне две животне мужь и жена, иже и сирины нарицаются, рекше вилы». Слово «вила» (илл. willa) образовалось от глагола «вить», «вью»[107] – плести, скручивать, соединять пряди в одну нить или вервь и указывает на мифическую деву, которая прядет облачные кудели и тянет из них золотые нити молний. В сербской песне говорится: «Се мурње виjy по облаку»; у нас: молния извивается = вьется огненной нитью или змейкою, мелькает искривленной линией; ср.: извилина, вилюга – кривизна, вилам – извилисто, виноватый – извилистый; глагол «вьется» прилагается и к полету птиц, и в народных загадках (русской и сербской) ласточка, отличающаяся особенно быстрым и извилистым полетом, называется вило. Так как видимая глазом кривизна наводила на понятие нравственной кривды, хитрости и лукавства, составляющих самую существенную сторону в характере эльфов, то отсюда: вилавый – хитрый, лукавый, вила – юла, человек увертливый = виляющий (вилющий). Стремительные вихри, подымая столбом пыль или снег (вьюга, у болгар: вилни ветерушки[108]), крутят их словно веревку; а неся на своих крыльях облака и тучи, завивают их в кудри и сбивают вместе, как спутанную пряжу или всклокоченные волоса. Рядом со словами «куделя» (лен, приготовленный для пряжи), «кудло», «кудеря» в областном говоре употребляется глагол «куделится» – метет вьюга; «вихор», «вихры» (чуб, пряди волос) одного происхождения со словом «вихрь» (вихорь), а «патлы» (длинные, косматые волоса) от санскр. корня pat – летать. В народных сказаниях вилы изображаются не только нимфами, управляющими полетом облаков и молний, но и вещими пряхами. В близкой связи с южнославянскою вилою стоит волошская vilva – имя, которым обозначаются духи, населяющие облачный мир, носящиеся по воздуху в виде крылатого змея и посылающие на землю дождевые ливни и плодородие. По всему вероятию, предания о вильвах и самое название их заимствованы валахами от соседних славян. Сверх того, некоторыми учеными вила и vilva сближаются со сканд. vala, valva или völva (все три формы равно употребительны и означают вещую жену, чародейку); но это остается недоказанным.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Книга самурая
Книга самурая

Мы представляем русскоязычному читателю два наиболее авторитетных трактата, посвященных бусидо — «Пути воина». Так называли в древней Японии свод правил и установлений, регламентирующих поведение и повседневную жизнь самураев — воинского сословия, определявшего историю своей страны на протяжении столетий. Чистота и ясность языка, глубина мысли и предельная искренность переживания характеризуют произведения Дайдодзи Юдзана и Ямамото Цунэтомо, двух великих самураев, живших на рубеже семнадцатого-восемнадцатого столетий и пытавшихся по-своему ответить на вопрос; «Как мы живем? Как мы умираем?».Мы публикуем в данной книге также и «Введение в «Хагакурэ» известного японского писателя XX века Юкио Мисима, своей жизнью и смертью воплотившего идеалы бусидо в наши дни.

Такуан Сохо , Такуан Сохо , Цунэтомо Ямамото , Юдзан Дайдодзи , Юкио Мисима , Ямамото Цунэтомо

Культурология / Философия / Прочее / Самосовершенствование / Зарубежная классика / Образование и наука