Поэтический космос

В известной мере этому, как ни парадоксально, помешал символизм. Дело в том, что Блок часто обращался к звездным символам на трагикомическом уровне. Он явно высмеивает банальности, общие места, столь распространенные в теософско-мистических кругах Петербурга. Для нас, сегодняшних читателей, эти банальности носят подчас несколько иной смысловой оттенок, потому что мы порой не знаем этой символики.

Символизм был не только литературно-философским течением. Внутри него существовала серьезная филологическая школа, открывающая древние слои мировой культуры. Блок, как Андрей Белый и Брюсов, был активнейшим участником этой филологической революции. Его статья "Поэзия заговоров и заклинаний" стала своего рода развернутой программой исследования фольклорной символики. Но всякая фольклорная символика в свое время была мистериальной. Фактически символисты реконструировали в своих исканиях древнейшие шумеро-вавилонские и славянские языческие мистерии. "Балаганчик" и "Незнакомка" стали пародией на бесплодные попытки оживить эти мистерии в современности на уровне быта. Но чтобы понять, в чем заключается пародия, надо знать подлинник.

В пределах этой главы можно лишь вкратце изложить основной сюжет мистериального действа.

В нем два действующих лица: звезда - невеста, блудница, смерть и месяц - небесный жених. Звезда носит множество имен, нам же она известна чаще всего под именем Венеры. Это имя она носила во времена последних дохристианских мистерий, под этим именем вошла в европейскую литературу.

Двигаясь невысоко над линией горизонта, Венера соединяется со всеми планетами и Солнцем, что на языке звездных магов означало астральный брак. За это Венера получила на Востоке почетный и сомнительный титул звездной "блудницы" - богини любви. Месяц не соединяется с планетами, он непорочен, его встреча с Венерой на утреннем небосклоне возможна в момент его "умирания" (то есть в фазе последней четверти) - вспомним знакомый сюжет "Венера и Адонис".

Таким образом, утреннее появление Венеры на небосклоне было моментом смерти месяца на небосводе. Вечерний восход Венеры на западе, наоборот, был связан с новолунием, то есть появлением (воскресением) месяца. Между блудницей Венерой и её непорочным женихом пролегал Млечный Путь - река мертвых; их разъединяла смерть.

Эти сложные отношения слышны в протобиблейском эпосе шумеров, хеттов, вавилонян, и в новозаветных текстах есть отголоски этого сюжета.

Еще у шумерских пастухов бытовали сказания о браке утренней звезды Инанны и пастуха-месяца Думузи. Месяц-пастух существует и в русском эпосе: "Поле не меряно, овцы не считаны, пастух рогат". Пастух - пастырь спаситель позднее, в дохристианскую эпоху, на Востоке превратился в Таммуза, умирающего и воскресающего бога. Сохранился плач Думузи, которого волокут на казнь, чтобы подвесить на крюке вместо Инанны, пока богиня будет вымаливать у богов спасение. На звездном языке это означало, что когда восходит Инанна - Иштар - Венера, заходит месяц, а когда восходит месяц, заходит Инанна - Иштар - Венера.

Эта мистерия разыгрывалась во дворах древних храмов. Они, конечно, бытовали в древней пастушеской Галилее. Тайные отголоски отношений звезды и месяца слышатся в сюжетах о Христе и Магдалине, но, конечно, на другом, высоком духовном уровне.

Пристальный интерес символистов к древнеегипетским текстам, к античной мифологии, к открытым в начале прошлого века шумеро-вавилонским текстам (первый перевод вышел на немецком языке в 1900 году), поиски общих корней мировой культуры в славянской мифологии были чрезвычайно близки Блоку: "Многие наши заговоры не национального происхождения... Общая родина их Вавилон и Ассирия". Стремление воскресить мистерию, противопоставить её духовной казенщине Победоносцева на первых порах было созвучно исканиям поэта. Однако "Незнакомку", "Балаганчик", "Соловьиный сад" он создает, уже достаточно разочаровавшись в книжных поисках истины. Он как бы противопоставляет заземленной бескрылости и бесплодному спиритизму мистерию искусства.

Вернув мистерию в театр, Блок, как ни странно, был ближе к её первозданной театральной природе, чем самые благоговейные мистики, воздвигающие на обломках прогнивших ценностей пустые картонные теософские храмы.

Это хорошо понял Мейерхольд, вдохнувший фольклорную смеховую стихию в блоковский "Балаганчик". Постановка очень не понравилась в традиционно-мистических символистских кругах и была с восторгом встречена Блоком. Однако, поняв, что Блок смеется над книжным безжизненным мистицизмом, многие не поняли трагикомической природы этого смеха. Ведь помимо того, что высмеивалось, было ещё и то, что должно пройти через испытание смехом, - вечная драма любви, смерти и воскресения, ставшая сюжетом двух пьес Блока.