Поэтический космос

Для современного человека натуралистичность заглатывания и родов в древних сюжетах может показаться Шокирующей. Вполне естественно желание найти хоть какой-то визуальный символ выворачивания, который давал бы более широкое ощущение фольклорной космогонии, основанной на взаимозамещаемости нутра и неба. Один из таких символов есть в древнеиранской чеканке (Луконин В. Г. Искусство Древнего Ирана. М., 1977). В центре блюда звездообразной воронкой изображено солнце, внутри Солнца - звезда, внутри звезды - месяц (все символы неба), это центр блюда - небо. По краям же изображено шесть сердец - символ нутра, - окружающих небесные символы. Небо внутри, небо снаружи.

В индоевропейском варианте цепь таких выворачиваний человека в космос дана в древнеиндийском мифе "Видение Маркандеи".

Мудрец Маркандея в награду за благочестие пожелал узнать тайну сотворения Вселенной. Но едва он подумал об этом, как очутился за пределами мира. Там он увидел бесконечные воды и возлежащего на них бога Вишну. Бог проглотил мудреца, и тот опять очутился в зримом мире с горами, реками и селениями. Тысячи лет странствовал мудрец по вселенной и не нашел ей конца.

Но однажды во сне он снова увидел водную пустыню и снова встретил бога Вишну, теперь уже в образе мальчика, который говорил ему: "Я Вишну-Нараяна, которому принадлежит вся вселенная, созданная мной и заключенная во мне... солнце, луна, звезды, земля и море, страны света и годы - вот мое проявление, в них я создаю, охраняю и уничтожаю самого себя". Бог снова проглотил Маркандею, и, очутившись в знакомом мире, мудрец, познавший тайну сотворения вселенной, уже не знал, что было сновидением, а что явью.

В этом мире человек находится в центре вселенной, внутри нее, в то же время он вмещает в себя всю вселенную, и она находится как бы внутри него.

Кажется, все здесь перепутано, а на самом деле этот заколдованный круг есть ярчайшая модель сказочного мирового пространства. Понять это мистериальное пространство нам помогут в дальнейшем современная физика и космология.

Становятся более понятны астрологические схемы, основанные уже не на мифологическом, а на буквальном уподоблении неба человеку, человеческому телу. С такой точки зрения рождение каждого человека было как бы выворачиванием единого небесного тела в отдельную точку на земле. Таких проекций может быть множество. Человечество здесь выглядит как колос сумма небесной чечевицы, небесных зернышек. Смерть человека мыслилась как обратное выворачивание в небо. Единое зернышко становилось небесным колосом, то есть многим.

Какова же в литературе дальнейшая судьба действа о выворачивании? На самых разных уровнях мы видим поразительную неразрушимость архитектоники выворачивания.

Реконструкция единого фольклорного действа носит несколько условный характер. Здесь сведены воедино как бы разрозненные части этого сюжета, играющие важную роль в фольклоре и мифологии разных народов. В конкретных проявлениях это действо всегда выглядит по-разному и разные черты выступают на первый план.

Не следует считать, что тайна уже разгадана. Ведь эстетическое значение действа - в приобщении к тайне жизни и смерти, а не в расшифровке её. Тайна увеличивается по мере разгадки, как во всяком художественном познании. Среди древних действ было и такое, когда входящему в святилище дозволялось открыть покрывало, под которым оказывалась пустота. Сорвав лягушиную маску с царевны, мы не разгадаем тайну Царевны-лягушки. Приподняв маску, мы увидим под ней другую, о которой хорошо сказал Блок; "А под маской было звездно".

Вглядываясь в звездный лик мифологической вселенной, мы угадываем в нем человеческое лицо.

Храм или мастерская?

Мысль о космическом бессмертии человека никогда не покидала искусство. День желанный, день от века чаемый... Солнце взыграет лучами, земля отдаст своих мертвецов, и они заполнят пустующие миры. Так видел воскресение в будущем философ Н. Федоров в начале прошлого века.

"Воскресение и вознесение (перенести бесчисленные поколения наших отцов на бесчисленные, чуждые теперь ещё нам миры, чтобы сделать их своими) есть для настоящего времени та форма, которая должна заменить дантовскую в виде ада, чистилища, рая".

Ради этого Федоров призывал к возведению всемирного храма всеобщего воскресения.

Здесь уместно вспомнить неуклюжий афоризм тургеневского Базарова: "Природа не храм, а мастерская..." И вот в подземной храмине мы видим эту Природу с большой буквы. Храмина не храм, но и не мастерская. Посреди подземной храмины величественная фигура женщины. "Кто ты?" - спрашивает входящий. "Я природа", - отвечает она металлическим голосом. "О чем твои мысли?" - спрашивает человек у природы. "Я думаю..."

Но прервем этот диалог, не предвосхищая ответа. Каменное изваяние, говорящее металлическим голосом, о чем его нездешние мысли? "Я думаю о том, как усовершенствовать ножку блохи".