Поэтическое искусство Мандельштама

Последний член триады, эпитет, представлен в поэзии Мандельштама очень широко. В ней можно встретить все его виды от простых и обычных, почти определений, до таких оригинальных, как ``внимательные закаты'', ``солнечный испуг'', ``Петрополь прозрачный'', даже до таких не сразу понятных, как ``сухая печка'', {56} ``сумасшедшие скалы'', ``книжная земля'', или таких противоречащих определяемому слову, как ``солнце черное'' или ``стигийская нежность''. В ранних стихах Мандельштама преобладают эпитеты-прилагательные, в первую очередь качественные. За ними следуют причастия -- носители действия, заменители глагола-сказуемого. Составные эпитеты сравнительно редки, иногда они втягивают в себя наречия (``смертельно-бледная волна''). "Tristia" еще богаче эпитетами, чем ``Камень''. В связи с некоторым повышением роли глагола уменьшается число эпитетов-причастий, эпитет движется от глагола к существительному: повышается число относительных прилагательных, а также сочетаний существительного с прилагательным (``праздник черных роз'') или с причастием. В более поздних стихах количество эпитетов резко уменьшается. Уменьшение происходит в первую очередь за счет носителей действия, как логический результат дальнейшего возрастания чисто глагольного элемента. Среди эпитетов, выраженных одним словом, укрепляется эпитет-существительное (``немец-офицер'', ``век-волкодав''), и общее число эпитетов-существительных и относительных прилагательных догоняет число качественных прилагательных. Одновременно несколько возрастает число эпитетов, выраженных целой группой слов (``книга звонких глин'', ``медведь -- самой природы вечный меньшевик'' и т. д.). Иными словами, чем больше эпитет освобождается от действительности, тем больше он проникается вещностью.

Эпитеты Мандельштама многочисленны и разнообразны, но среди прилагательных у поэта есть несколько любимых, которые он употребляет настолько часто, что они начинают выделяться на фоне однократных или редко повторяемых эпитетов. Это очень произвольный набор слов, например: печальный, грубый, неясный, медлительный, деревянный, прекрасный, глиняный, дикий и несколько других. Несмотря на сравнительно частое {57} повторение они не надоедают читателю, так как ведут какую-то своеобразную жизнь, неожиданно трансформируясь, порою значительно отклоняясь от своего первоначального значения. Иногда эта трансформация эпитета протекает на протяжении только одного стихотворения. Примером этому является семантическое изменение слова ``глиняный'' в стихотворении ``1 января 1924'':

1. Два сонных яблока у века-властелина

И глиняный прекрасный рот.

Через представление о Веке-Времени как о статуе Кроноса эпитет может получить внутри иносказания свое буквальное значение.

2. Еще немного, -- оборвут

Простую песенку о глиняных обидах

И губы оловом зальют.

Здесь ``глиняный'', эпитет-метонимия, заменяет слово ``земной''.124

3. ``О глиняная жизнь! О умиранье века!'' -- опять метонимия, но к тому же и двойственное значение эпитета ``глиняный'' -- земной или ``глиняный'' -- хрупкий, как обожженное гончарное изделие. Субъективному представлению читателя дается право выбора.

Эпитет сам по себе бывает носителем образа, но чаще он является составной частью целого комплекса, создающего образ. Подойти к образности поэзии Мандельштама с обычными мерками тропов еще труднее, чем объяснить его ритмику, не выходя за границы силлабо-тонической системы стихосложения. Разумеется, можно сразу сказать, что Мандельштам не любит гиперболы, это для него слишком ``громкий'' образ. Она изредка появляется в последних его стихах, например в последней строфе стихотворения ``А небо будущим беременно'' в виде литоты, имеющей впрочем и оттенок иронии: {58}

Хотя бы честь млекопитающих,

Хотя бы совесть ластоногих.125

Ирония редко посещала страницы ``Камня'', совершенно миновала "Tristia" и в более горькой форме выступает в некоторых последних из известных нам стихотворений, например ``А небо будущим беременно'', ``1 января 1924'', ``Полночь в Москве''.

Можно назвать Мандельштама большим мастером сравнения:

Невыразимая печаль

Открыла два огромных глаза,

Цветочная проснулась ваза

И выплеснула свой хрусталь.126

Развернутое в целое четверостишие сравнение (только ли сравнение?) из ``Камня'' поражает свежестью и новизной. Но не менее оригинально и ново сравнение ив стихотворения ``К немецкой речи'':

Сбегали в гроб ступеньками -- без страха,

Как в погребок за кружкой мозельвейна.127

Эти два сравнения только одно из первых и одно из последних звеньев цепи почти одинаково неожиданных, удивляющих, восторгающих сравнений. Но вряд ли возможно видеть сравнение в стихах:

Я также беден, как природа,

И так же прост, как небеса128

или

И словно пневматическую почту

Иль студенец медузы черноморской,

Передают с квартиры на квартиру

Конвейером воздушным сквозняки,

Как майские студенты-шелапуты...129

{59}