Поэтика

в ключе прозы не вызовет того сложного слитного значения обоих слов, которое оно вызывает в ключе поэзии. Поэтому для поэзии безопасно внесение прозаизмов - значение их модифицируется звучанием. Это не те прозаизмы, которые мы видим в прозе: в стихе они ожили другой жизнью, организуясь по другому признаку. Поэтому в тех случаях, когда семантика определенных поэтических формул стала штампом, исчерпана и уже не может входить как значащий элемент в организацию стиха, внесение прозаизмов обогащает стих, если при этом не нарушается заданность ключа. Внося прозу в поэзию, Некрасов обогащал ее.

P. S. Знаток и исследователь Некрасова К. И. Чуковский возражал на мою статью в статье "Проза ли?" (К. Чуковский. "Некрасов". Л., изд. Кубуч, 1926, стр. 134-179). Для постановки вопроса, служащего заглавием его статьи, моя статья оснований не дает. Меня интересовал главным образом вопрос о том сложном соотношении стиха с прозою, которое было в некрасовское время и которое, в частности, в поэзии Некрасова сказалось "прозаизацией" поэтических жанров (стиховой исторический роман, стиховые физиологические очерки, стиховой фельетон). Пути к этой особой организации поэтических жанров (через пародию и связанное с нею введение в стих прозаических тем и лексики) я и хотел выяснить в своей давнишней статье. "Прозаизм" и "прозаичность" для меня отнюдь не оценочное и не укоризненное понятие. У стиха с прозой есть соотнесенность. Бывают эпохи, когда высшим пунктом этой соотнесенности бывает стиховая речь, лексически и синтактически совершенно подобная прозе. В этом смысле лермонтовское "Завещание", например, я считаю эволюционно очень значительным, не "несмотря" на такие стихи, а как раз "благодаря" таким стихам:

Соседка есть у них одна...

Как вспомнишь, как давно

Расстались!.. Обо мне она

Не спросит... все равно...

и т. д.

Стоит написать эти стихи в строку, чтобы ясно увидеть их "близость" к прозе (и, разумеется, это вовсе не близость, а, может быть, более далекое "расстояние", чем между стихом метрически и интонационно гладким и прозою). Вопрос о "песенности" у Некрасова в данном случае - вопрос особый, не противоречащий нисколько этому пониманию прозаизации. Но вопрос этот требует более точной и расчлененной постановки. Прежде всего это касается самого понятия "песенности" по отношению к стиху: имеем ли мы дело с имитацией жанра народной песни или с вводом одного какого-либо элемента (и какого) народной песни? Или "песенность" - синоним "напевности" и "мелодичности" стиха, на что как будто указывают некоторые места статьи К. И. Чуковского?

Но "песенность" не является "напевностью". Песня, взятая в ее словесном плане, есть то же "либретто". И подобно тому как либретто оперы пугает своей "нестиховностью", то же бывает и с песней. И, например, функция "песен" Лермонтова как раз в "прозаичности", в "нестиховности" песенного либретто. Ср.:

Горе тебе, город Казань,

Едет толпа удальцов

Сбирать невольную дань

С твоих беззаботных купцов.

...

Горе тебе, русская земля,

Атаман между ними сидит

...

И краса молодая,

Как саван, бледна,

Перед ним стоит на коленах

И молвит она ... 18

Или:

Воет ветер,

Светит месяц,

Девушка плачет

Милый в чужбину скачет 19

и т. д.

К. И. Чуковский сам приводит любопытный пример появления вовсе не "напевного" приема в поэзии Некрасова, вызванного "песенным складом" (стр. 168). Обращение к народной песне характерно не для "мелодических" направлений в лирике. Например, не случайно и Мерзляков, и Дельвиг культивируют "песню" наряду с античными метрами и строфами. И то и другое имеет у них функцию обхода метрического стиха с его устоявшейся интонацией.

Поэтому вопрос о "песенности" не исключает вопроса о так называемой "прозаизации" *. Генезис этой "прозаизации" описан К. И. Чуковским в XI главе его статьи. Там же приведены примеры ее.

* Не все приемы Некрасова, причисленные К. И. Чуковским в его статье к разряду песенных, относятся именно к песне. Прием синтактической парности, например, равно как прием повторений, характерен и для пословиц, и даже для ораторской речи.

"Извозчик" НЕКРАСОВА

Ориентируя поэзию на прозу, вводя русский бытовой материал в стих, Некрасов сталкивается с вопросом о фабуле; ему нужна новая фабула - и ищет он ее не у прежних поэтов, а у прозаиков.

С этой точки зрения любопытно стихотворение его "Извозчик" (1848) 1. Первая главка показывает, насколько Некрасов отправляется от старого балладного стиха, - здесь перед нами пародия (довольно явная) на "Рыцаря Тогенбурга" Жуковского 2 (пародия была у Некрасова именно средством ввода в поэзию русского бытового материала). Она служит завязкой в фабуле. Вторая главка - рассказ об удавившемся извозчике. В 1864 г. ("Библиотека для чтения", № 9, стр. 2, особ. паг.) Е. Эдельсон назвал это стихотворение "неловким переложением в стихи старинного анекдота об удавившемся извозчике", но реальных указаний на этот анекдот не дал.