Поэты и цари

Со стихами дело обстояло хорошо, они лились потоком, но надо было еще и выживать в холодной и голодной Москве. А Марина оказалась совершенно к этому не приспособлена: прокормиться самой, прокормить детей. Она читает свои стихи в красноармейских чайных и клубах, она выступает перед красными офицерами. На «бис» они всегда требуют прочесть «Песню красного офицера». На самом деле это замечательное стихотворение было посвящено белому офицеру, но оно замечательно амбивалентно и его можно было зачитывать в любой компании. «А зорю заслышу – отец ты мой родный! Хоть райские – штурмом – врата! Как будто нарочно для сумки походной – раскинутых плеч широта…И так мое сердце над Рэ-сэ-фэ-сэром скрежещет – корми – не корми! – как будто сама я была офицером в Октябрьские смертные дни». За выступления давали паек. Но как Марину ни корми, она все равно смотрела в лес. Пайка не хватало, и какой-то идиот советует Марине отдать девочек в Кунцевский приют. Мол, там детей кормят, они спасутся. Марине, видно, казалось, что приют времен военного коммунизма – это что-то вроде ее гимназических и иностранных пансионов. Там не крадут, прививают детям хорошие манеры… Аля успела заболеть, Марина забрала ее и выходила. Пока она спасала Алю, трехлетняя Ирина умирает в этом проклятом приюте от голода и тоски. (Марина не приехала, не проверила, не проведала. В 1920 году, в феврале, человеческая жизнь легко обрывалась, особенно детская жизнь. А поэты имеют дело с гранитной, мраморной вечностью…) Зато в том же 1920 году Марина пишет поэму «Царь-Девица». Такой она сама хотела быть: на коне, победоносной. «Царь-Буря…» Для которой замужество – падение, предательство, погибель. Марина угадала свою судьбу… И в мае 1920 года Марина наконец видит своего кумира – Блока – во время чтения стихов. Поговорить не посмела. И уже не удастся поговорить: 14 июля 1921 года Марина получает «благую весть». Первое за четыре с половиной года разлуки письмо Сергея Эфрона «из глубины заграничных руд». Марина – декабристка, она не будет хуже Волконской и Трубецкой. Она едет следом за Сергеем. 11 мая 1922 года один друг везет ее на Виндавский вокзал. Никто их с Алей не держит, не провожает. Большевики не раскусили Марину до конца. Ее выпустили.

В Берлине они не задержались. Они с Сергеем и Алей едут в Прагу. Сережа учится в университете и получает стипендию, а Марине чешское правительство дает помощь, «литературное» пособие для писателей-эмигрантов. Чехословакия была добра к нашим изгнанникам. Марина назовет ее «родиной всех, кто без страны». Денежки еще капают от журнала «Воля России». На скромную жизнь хватает. Марина много работает, она пишет великую пьесу «Ариадна» (1924), гениальную поэму «Крысолов» (1925), где она воспевает смерть так вкусно, что тут же хочется бежать топиться. «Одно ледяное! Одно голубое!» Цветаевская флейта звучит громче флейты Крысолова. «Поминай, друзья и родичи! Подступает к подбородочку…»

А в «Ариадне» и в «Сивилле», потом в «Федре» Марина находит то, что роднит ее с эллинами: отсутствие сожалений о несбывшемся, ослепительное солнце, наготу вещей, немыслимую красоту, мир без теней, детскую цельность, детскую жестокость, детское доверие. Эллада – детство человечества, а Марина – профессиональный ребенок. И здесь мы узнаем все про ее поэзию и про Цветаеву-поэта, а Маринина поэзия была эталонной в смысле бесшабашности, драйва, силы и полного отсутствия рацио.