Дебаркадер. Экспресс. Вагон и — Вы.Не опуская головы,В упор глаз в глаз,На Вас смотрю, на Вас.Вы за щитом — мы не одни.Сейчас не должен дрогнуть рот.Ну, а потом… Потом один все дни.Один в норе, как крот.Все просто так: была игра.Потом — всю жизнь на стол.Не приняла. Я не ушел.Теперь — конец, и впереди — дыра.И Вам спокойных уж не знать дорог, —Зарвавшийся не я один игрок.И вот: недвижный, тусклый взгляд лови,Кольцом из трубки задави.Ведь все равно, когда вот так глядят,Не возвращаются назад.Вы не придете, знаю, никогда.И мне огромные глазаТащить через года.Свисток. Ну, воля, напрягись!Сейчас не должен дрогнуть рот.Спокойнее. В глаза — не вниз,Быть может, я и не банкрот?Ведь стоит и впереди — безбрежность,Ведь порвалась одна лишь нить.И кто сказал, что я могу любить,И кто сказал, что у меня есть нежность!«Своими путями». 1926. № 12–13
В осаде Йорк… И гром, и пламя…Бой с «Алой розой» — страшный бой!Но Белой, Йоркской, розы знамяЕще трепещет над стеной. Все ближе враг… Его угрозе Слабей противится боец… Конец прекрасной «Белой Розе», Ее защитникам — конец!В покое дальнем тихо лежа,Забылся рыцарь — весь в огне.Шлем с белой розою у ложа,И щит и панцирь — на стене. Ловя его несвязный лепет, Графиня юная под ним, Вся — сострадание и трепет, Челом поникла молодым…Вдруг — «Замок взят!» — зловещим крикомЗвучит у входа… «Замок взят!..»Глаза графини в страхе дикомНа розу рыцаря глядят… «Наш белый цвет! Клянусь святыми! Что делать мне? Погиб больной!..» А роза Йоркская пред ними Все ярче блещет белизной.Уже в соседнем коридореШаги; тяжелые шаги!Дрожа, с отчаяньем во взореГрафиня шепчет: «А, враги! Кинжал! Кинжал! Зови к ответу, Зови меня, Спаситель мой! Один удар — и розу эту Окрашу кровью молодой…»Движенье… крик… — и кровь каскадом…Румянцем розу обожгло —И забелело с нею рядомГрафини мертвое чело. Но сколько крику, стону, грому! Враги вошли… И, сжав палаш, Ланкастер сам идет к больному — Взглянул на розу… «Это наш!..»«Чтец-декламатор». Берлин, 1922