Читаем Поэты русского рока полностью

Не верь, если я краснею, просто это диатез


Попробуй зимой зайти с любимой в наш подъезд

Там ты поймешь, что такое мой диатез


В детстве я так не любил ходить в школу

В детстве я так любил свою кровать

В детстве я так любил лежать на ней голым

Голому намного удобней себя чесать

Не верь, если я краснею, когда на тебя залез

Не верь, если я краснею, просто это диатез


Восторг

Я часто встаю на бугор

И устремляю свой взор

На вершины далеких гор

На полей молчаливый простор

И я не скрываю, и я не скрываю, и я не скрываю

Восторг!


Устремляю свой взгляд на восток

Где всегда вижу сена стог

И сорванный ветром листок

И бегущий водный поток

И я не скрываю, и ты не скрываешь, и он не скрывает

Восторг!


Я осеннюю пору люблю

Люблю посидеть на брегу

Широкой родимой реки

Где водятся судаки

И я не скрываю, и он не скрывает, и мы не скрываем

Восторг!


Люблю я встречать рассвет

И видеть солнечный свет

Красивых люблю лебедей

И несмышленых детей

И я не скрываю, и ты не скрываешь, и он не скрывает

Восторг!


Маша

Пришел с работы Маша

На диване ты лежишь

Устало дышишь, Маша

Еле дышишь и молчишь

Ша, ша, Маша

Хороша Маша Ша

Маша Маша, Ма…

Не наша Маша


Ну что ж, иду на кухню

Что на кухне вижу я?

Немытые кастрюли,

А в кастрюлях ничего

Хей, хей, Маша

Хороша ша Маша

Хороша Маша

Ша Маша

Ша ша Маша

Хороша ша Ма…

Не наша Маша


Усталый и сердитый зажигаю в ванной свет

Сидит на ванне сытый и умытый средних лет

Мужик, Маша

Сидит Ма…

А ты лежишь, Маша!

Мужик сидит!

А ты лежишь!

Не наша Маша!


Беру тебя я, Маша, за морщинистую грудь

Бросаю, Маша, на пол, сам ложусь отдохнуть

На диван, Маша

Диван, Ма…

На свой диван Маша.

Диван Маша

А Маша

А Ма…

Не наша Маша


Который раз я, Маша, предупреждал тебя

Который раз я, Маша, учил тебя

Не ложись, Маша

На мой диван, Маша

Диван, Маша

Не ложись, Маша

Диван, Ма…

Не наша Маша


Люся

Вспомни, Люся

Как ты связалась со мной, как не попала домой

Как в этом сизом дыму ты кричала: «Хочу!»

Вспомни, Люся!

И этот стон, этот крик

Этот вопль, этот плач

Этот жуткий кошмар

Я хочу повторить

Хочу тебя, Люся

И мы проснулись с тобой в этой гадости дня

В кружевах папиросных окурков

В волосатом бреду

Вспомни, Люся!

И мы вышли во двор и три долгих часа

Протоптались вокруг в ожиданьи вина

Вспомни, Люся!

Восемь, девять, десять, без пяти…

Восемь, девять, десять, без пяти…

Без пяти

Открой, Люся!

И мы взяли вина, и ты сразу легла

И так клево пошло, и свое ремесло

Ты вспомнила, Люся.

— Ну-ну, давай, раздевайся скорей

Люблю тебя, Люся

Смогу-смогу, Люся, не то что тогда

Тогда я был очень пьян. Понимаешь?

Ну-ну, ну давай, раздевайся скорей

Хочу тебя, Люся

Люблю тебя, Люся

И мы взяли вина, и так клево пошло

И свое ремесло ты вспомнила, Люся

Ты вспомнила, Люся

Восемь, девять, десять, без пяти…

Восемь, девять, десять, без пяти…

Открыли, Люся!

И мы взяли вина, и так клево пошло

И свое ремесло ты вспомнила, Люся

Ты вспомнила, Люся!

Ты связалась со мной, как не попала домой

В этом сизом дыму ты кричала: «Хочу!» Вспомни, Люся!

Мы проснулись с тобой в этой гадости дня

В кружевах папиросных окурков, в волосатом бреду

Вспомни, Люся!

Люблю тебя, Люся…


Шуба-дуба блюз

Проснулся я утром

Часов в пять

И сразу понял:

Ты ушла от меня.

Ну и что

Ну и что

Что ты ушла от меня!

Все равно

Опять напьюсь!

Шуба-дуба

Блюз


Проснулся я днем

Часа в два

И сразу понял:

Ты ушла от меня.

Ну и что

Ну и что

Что ты ушла от меня.

Все равно

Опять напьюсь!

Шуба-дуба!

Блюз


Проснулся я ночью

Часа в три

И сразу понял:

Ты ушла от меня.

Ну и что

Ну и что

Что ты ушла от меня!

Все равно

Опять напьюсь!

Шуба-дуба!

Подумал я: «Блюз! Блюз…»


Зима

Как легко представить зиму если холод внутри

Как легко возникают сугробы за моим окном.

И крики детей царапают коньками следы на стекле

И твердеют следы застывают узоры.


Как легко вспоминаются покрасневшие пальцы на этом

ветру

Покрасневшие пальцы и поднятый воротник пальто

Да это зима это ее сугробы

Ее приметы за моим окном.

От холода, который вну-у-три вну-у-три


И запахом снега распахнуты ноздри

И дым лиловых сигарет совсем как тот мерзлый дым

Из тех труб в том городе той зимой.

И песня моя прозрачная

И бледно-синяя как зима

Как наледи

Как скользкий лед па-мя-ти

Па-мя-ти


Цветочки-лютики

Мое лицо землистого цвета — цвета земли,

Мой рот как помойная яма, глаза как цветы,

Злые-злые глаза мои как цветы.

И хоботок так красен, словно тюльпан

Они такие большие и мутные, как этот стакан

Злые-злые глаза мои как цветы.

Цветочки-лютики! Глазенки-лютики!

А по центру, по центру, по центру видишь — пчела

Сосет и сосет из них кровь вянут глаза

Вянут, вянут глаза мои как цветы

Злые-злые глаза вянут как цветы.

Цветочки-лютики! Цветочки-лютики!


Люляки баб

Люляки баб… Люляки баб…

Люляки баб… Люляки баб…

У каждой бабы есть свои люляки

И если ты не любишь темноты

Смотри на женщин с жадностью собаки

И уверяю я увидишь ты

Эти люляки баб

Жирные люляки баб, сочные люляки баб

Люляки баб…


И привлекают жадное вниманье

Различные предметы красоты

И жир течет и жаждет обонянье

И вот уже куса- кусаешь ты

Эти люляки баб, люляки баб

Люляки баб… Люляки баб…


Но сытость не понять мою голодным

Пускай они надеются и ждут

Пока залепит горло жир холодный

И, уверяю я, они найдут

Как укусить эти люляки баб… Люляки баб…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Сияние снегов
Сияние снегов

Борис Чичибабин – поэт сложной и богатой стиховой культуры, вобравшей лучшие традиции русской поэзии, в произведениях органично переплелись философская, гражданская, любовная и пейзажная лирика. Его творчество, отразившее трагический путь общества, несет отпечаток внутренней свободы и нравственного поиска. Современники называли его «поэтом оголенного нравственного чувства, неистового стихийного напора, бунтарем и печальником, правдоискателем и потрясателем основ» (М. Богославский), поэтом «оркестрового звучания» (М. Копелиович), «неистовым праведником-воином» (Евг. Евтушенко). В сборник «Сияние снегов» вошла книга «Колокол», за которую Б. Чичибабин был удостоен Государственной премии СССР (1990). Также представлены подборки стихотворений разных лет из других изданий, составленные вдовой поэта Л. С. Карась-Чичибабиной.

Борис Алексеевич Чичибабин

Поэзия
Стихотворения и поэмы
Стихотворения и поэмы

В настоящий том, представляющий собой первое научно подготовленное издание произведений поэта, вошли его лучшие стихотворения и поэмы, драма в стихах "Рембрант", а также многочисленные переводы с языков народов СССР и зарубежной поэзии.Род. на Богодуховском руднике, Донбасс. Ум. в Тарасовке Московской обл. Отец был железнодорожным бухгалтером, мать — секретаршей в коммерческой школе. Кедрин учился в Днепропетровском институте связи (1922–1924). Переехав в Москву, работал в заводской многотиражке и литконсультантом при издательстве "Молодая гвардия". Несмотря на то что сам Горький плакал при чтении кедринского стихотворения "Кукла", первая книга "Свидетели" вышла только в 1940-м. Кедрин был тайным диссидентом в сталинское время. Знание русской истории не позволило ему идеализировать годы "великого перелома". Строки в "Алене Старице" — "Все звери спят. Все люди спят. Одни дьяки людей казнят" — были написаны не когда-нибудь, а в годы террора. В 1938 году Кедрин написал самое свое знаменитое стихотворение "Зодчие", под влиянием которого Андрей Тарковский создал фильм "Андрей Рублев". "Страшная царская милость" — выколотые по приказу Ивана Грозного глаза творцов Василия Блаженною — перекликалась со сталинской милостью — безжалостной расправой со строителями социалистической утопии. Не случайно Кедрин создал портрет вождя гуннов — Аттилы, жертвы своей собственной жестокости и одиночества. (Эта поэма была напечатана только после смерти Сталина.) Поэт с болью писал о трагедии русских гениев, не признанных в собственном Отечестве: "И строил Конь. Кто виллы в Луке покрыл узорами резьбы, в Урбино чьи большие руки собора вывели столбы?" Кедрин прославлял мужество художника быть безжалостным судьей не только своего времени, но и себя самого. "Как плохо нарисован этот бог!" — вот что восклицает кедринский Рембрандт в одноименной драме. Во время войны поэт был военным корреспондентом. Но знание истории помогло ему понять, что победа тоже своего рода храм, чьим строителям могут выколоть глаза. Неизвестными убийцами Кедрин был выброшен из тамбура электрички возле Тарасовки. Но можно предположить, что это не было просто случаем. "Дьяки" вполне могли подослать своих подручных.

Дмитрий Борисович Кедрин

Поэзия / Проза / Современная проза