Поэты Серебряного века

Где только плуг пройдет, ковыль, волшебство степи,
Развеется, как серебристый дым;
И дикая страна немых великолепий
Отступит вглубь, за пастырем своим.

С печальным рокотом встревоженные волны,

За валом вал, спеша, прольют гурты;
Верблюдов проплывут чудовищные челны,
Качая рыжекосмые хребты.

И косяки коней сомкнет гортанным кликом,

Арапником над головой свистя,
Широкоскулый всадник с медным ликом,
Родных степей любимое дитя.

За пыльным облаком, без дум и без желаний,

Исчезнет, как непонятая быль;
И, уходя, свернет ковры бесценных тканей, —
Жемчужный и серебряный ковыль.

Тучи

Есть тучи бурые, как стая злых гиен,
Косматых, мстительных и никогда не сытых,
С промозглым холодом струящих гробный тлен
Своих дыханий ядовитых.

Оне приходят в дни грозой чреватых лет,

Когда разгул стихий так хмелен и беспечен,
И ливень, брошенный для варварских побед,
Поникшими полями встречен.

Оне приходят к нам, когда, в закатный миг,

Лиловый тусклый диск из щели косо глянет
И в лужи кровь прольет, презрителен и дик,
И в бездну дымчатую канет.

Тогда-то, с севера, на пепельный покров

Нежданно ринется, друг друга обгоняя,
Ватага желтая с оскалом злых клыков,
На бой развернутая стая…

В торговой слободе, по суетным делам,

Тоскующий, я жил, сжигая дни за днями;
Средь жадных прасолов трактирных слушал,
Смеясь за водкой и груздями.

Касанья цепких рук, делецкий разговор,

Развинченный орган и этот дым зловонный,
Весь кем-то для меня придуманный позор, —
Я нес, холодный, непреклонный.

А вечером глядел сквозь потное окно

На небо сизое, на жидкий луч закатный,
На скачку бурых туч, и было мне дано
Раскрыть их символ непонятный.

Оне бегут туда, где бурно зло прошло,

Где все ненастьями убито или смято, —
Гиены жадные, – и правят ремесло,
Им предназначенное, – свято.

«Порвался мертвый полог забытья…»

Порвался мертвый полог забытья:
Внезапный ужас сердце ускоряет.
Виски стучат… – Зачем я здесь? Кто – я?
И чья игра из бездны забытья

Меж этих стен, как кость, меня бросает?

С игральной костью сопряженный дух
Восстал, дивясь… И были непривычны
Тень головы, руки и светлый круг

На потолке. И чуждо резал слух

Гудящий бой часов, как зов иноязычный.
Да, – я летел… Я пережил позор…
Рука у сердца, ослепленный взор,

И стыд пылал, как факел, на ланитах.

Склоню колена… Мягче – на ковер.
И глажу перья крыл моих разбитых.
А там?.. Бессилен мозг. Душа молчит.

Разбились, выпали божественные звенья.

Я перья глажу… Нет, крыло не полетит!
Лишь маятник из глубины стучит,
Да серым пеплом сыплется забвенье.

Казанская Сонет