Поэты XVIII века

В кораллы запад облекался,
Холодный север озарял;
Угрюмый Белт не колебался,
Как тихий вечер, он дремал.
Гордясь блестящей чешуею,
Своею мощною рукою
Облокотился на Неву,
Ко брегу преклонил главу.

Друг скромный честных наслаждений,

Свидетель кроткий дел моих!
Я так же был спокоен, тих
Среди утех и восхищений.
Ни совесть, строгий судия,
Ни в чем меня не обвиняла,
Ни грудь моя не трепетала;
Со мною ты — и счастлив я.

Счастлив, свободен, весел, волен,

Гордяся дружеством твоим,
Любя тебя, тобой любим,
Я был блажен и всем доволен.
А ныне — должно ли сказать?
Учусь Темиру обожать;
Учусь лить слезы, воздыхать.

Мой друг! мое ты знаешь свойство:

Пред кем я в мире трепетал?
Какую страсть в душе питал?
Чего хотел? — вкушать спокойство!
Хотел — сим даром обладал.

Обворожен моей судьбою,

Сидел и мыслил сам с собою,
И рай вкушал я на земли;
Как тихий ручеек волнистый
По травке катится душистой,
Так кротки дни мои текли.

Когда сафирными путями

С улыбкой вечной на устах
Бог дня на огненных конях
Парит и пламя льет струями;
Когда он медленной стопой
Пути на запад уклоняет,—
Бывало, с кроткою душой
Твой друг спокойство воспевает;
А ныне — слезы проливает.

Давно ли Белта на брегах

Теряясь мыслию в волнах,
На травке сидя ароматной,
Век тихий, краткий, но приятный
Я воспевал в моих стихах? [1]
Звук лиры немо раздавался
В журчащем токмо ручейке;
Шумя в безмолвном тростнике,
Как легкий ветерок взвивался.

Когда ты некогда почтил

Меня прекрасными стихами
И сердце в них свое открыл,
Обуреваемо страстями;[2]
Тогда я, воздыхая, рек:
«Как! тот в цепях любви стонает,
Кто страсть рассудку покоряет?
И мудрый — тот же человек!»

Я рек — и слезы сожаленья

Блеснули на глазах моих.

Нет, нет, дщерь ада, преступленья,

Тиранка душ и чувств младых,
Любовь! которая всем правит,
Губит, терзает, мучит, славит!
Не буду я в цепях твоих.
И дар небес, свободна воля
Моя пребудет вечно доля.

Но можно ль избежать с душей,

С душей чувствительной и нежной,
От бездны скрытой, неизбежной,
Когда влекут нас чувства к ней?
Те чувства, коим покорились
Рассудок, сердце, ум, душа;
Те чувства, кои устремились
Терзать нас, воли нас лиша?
Как в туче, мраком обложенной,
Едва приметен солнца свет,
Так смертного в душе стесненной
Ум — слабый луч; блеснул — и нет!

Где делась вольность, скромна лира,

Чем сердце в тишине питал?
Едва представилась Темира,
Едва взглянул — уже страдал.
Узрел, что тень — мое блаженство;
Что слабый призрак — совершенство;
Что жребий смертного — страдать;
Что мы, которые гордимся
Узду на страсти налагать,
Что мы на тот конец родимся,
Чтоб пред страстями трепетать.

Так, только я её увидел,

Уже свободу ненавидел,
Исчезла вольность, как мечта,
Ее ум беглый, беспристрастный,
Язык, всегда с душой согласный,
Нрав тихий, скромный, красота
И самое ее молчанье
В меня вливали обожанье.

О, если бы ее ты знал!

Коль друга любишь всей душею,
Ты пал бы равно перед нею;
Ее б со мною обожал.
Быть с ней и ей не удивляться,
Быть с ней — ее не полюбить
И ей навеки не предаться —
Бесчувственному должно быть!

Когда б ты обратил вниманье

На легкое ее дыханье,
Подобно кротким ветеркам;
На то, как жилочки струями
Лиются по ее грудям;
Как черны волосы волнами
Клубятся по ее плечам;
Когда б ты видел, вобразил —
В ее цепях блаженство б чтил.

Что ж должно быть в душе столь страстной,

В душе чувствительной моей?
Дивися, смейся, сожалей:
Едва узрел твой друг несчастный
Темиру в первый в жизни раз —
И луч в нем разума погас;
Едва успел сказать ей слово —
И сердце излететь готово;
Едва к руке коснулся я,
С ее глазами повстречался —
С свободой, сам с собой расстался.
Моя душа — уже ея.

Когда весь мир счастлив, спокоен,

На лоне тишины живет,
Твой друг уныл, смущен, расстроен,
Иль стонет, или слезы льет;
Когда улыбка нежна, смехи
Для смертного лиют утехи,
Твой друг тогда стократно мрет.
Когда кажусь я равнодушным,
Спокойным, разуму послушным,
Себя хочу лишь обмануть!
Но если внутрь меня взглянуть,
Проникнуть в сердце сокровенно,
Печалью, муками стесненно,
Открылся б жалкий человек!

Слезами всякий день встречаю,

Слезами каждый провождаю;
И весь мой век — страданий век,
И сон, несчастных утешенье,
Моих печалей продолженье.
Но ах! мне сладко слезы лить,
Когда я плачу о Темире.
Не будь, не будь она лишь в мире —
Тогда и я престану жить.

Коль друг — позволь мне заблуждаться;

Коль друг — оставь меня терзаться;
Настанет час, и всё пройдет.
Хоть сожаленья я достоин,
Твой будет друг опять спокоен;
Но где? когда? — когда умрет.

1793