Поезд

Свиридов вскочил с кровати и забегал по комнате, ничуть не заботясь о том, как он сейчас выглядит. Елизавета продолжала лежать, отвернувшись к стене. Лишь палец замер на изгибе обойного рисунка.

– Ты моя жена. Мы поженились, оттого что не могли быть друг без друга…

– Быть друг без друга, – подхватила Елизавета. – А он не может жить без меня. Если что с ним случится, Алеша…

Свиридов прислушивался к звучанию ее голоса. Ни фальши, ни кокетства, ни позы.

Он приблизился к окну и прильнул к тяжелой шторе, ничуть не заботясь о том, что с улицы на него могут сейчас показать пальцем. За двойными стеклами стояла непробиваемая тишина утра. Редкие дождевые капли стекали нервными зигзагами. Внизу, по мокрой площади, гнались друг за другом воскресные автомобильчики. Троллейбус голубым жуком нерешительно сворачивал с круга. Куда он потом направится, Свиридов не знал. Вообще Свиридов почти не знал этого города. У него был строго обозначенный маршрут. А дома выглядят совсем не так из окна автомобиля… Он приехал в этот город из-за нее. Если бы не Елизавета, он пытался бы отбиться, тем более история с Савкой Прохоровым саднит, точно старая рана. А теперь? Оставаться здесь одному?

– Что же это такое, на самом деле?! Люди расходятся, сходятся. Ну и что?! Никто не кончает с собой. И он не кончит. Это ж надо! Позвонили какие-то кумушки тебе по телефону, подняли панику. А ты и уши развесила… Может, он специально их подговорил, зная твое сердце. Уловкой тебя вернуть хотел!

– Уло-о-овкой? – удивленно протянула Елизавета. – Погляди на его теперешнее жилье. Даже не верится, что я столько лет провела в тех стенах. Пыль, пустые бутылки, окурки, грязная посуда… На работу не ходит. А ведь какой был человек, Алеша. Ты не простишь себе, Алеша, если с ним случится что-нибудь страшное.

– Слова, одни слова! – воскликнул Свиридов. Решаешь за меня… Ты не любишь его! Хочешь вернуться к нему из жалости… А я? Мне-то как жить?

Елизавета утирала кулаком слезы, точно ребенок…

– Алеша, Алеша, – беспрестанно повторяла она. – Зачем ты сразу не взял меня с собой? Я ведь просила, я чувствовала… Алеша… При тебе телефон молчал. И все было хорошо…

– Как же?! – Свиридов не мог унять нарастающего бешенства. – Там, когда молчал телефон, ты места себе не находила. Переживала, что все от тебя отвернулись. Тебе главное – быть в центре внимания. Ты просто повивальная бабка. Да! Конечно, я не пропаду, если ты от меня уйдешь, не пропаду. И не сопьюсь, уверяю тебя!

Елизавета поводила головой из сторону в сторону и приговаривала:

– Ругай меня, ругай, Алеша. Только не пропадай, понимаешь… Будь хотя бы ты настоящим мужчиной. Не таким, как тот тюфяк. Хотя бы ты мне сердца не рви, Алеша…

Поначалу, в гневе, он даже и не расслышал ее причитаний. Но уловив, оторопело вгляделся в ее бледное, измученное лицо. Вся сущность натуры предстала в ее невнятных последних словах…

– Вот ты какая, Лиза-Лизанька, – растерянно и счастливо приговаривал Свиридов. – Вот ты, оказывается, какая… у меня, – он вернулся к кровати, сел, опустив плечи и сжимая коленями локти. – Я никому тебя не отдам, запомни. Я люблю тебя… Мне жаль его, того алкаша, но не потому, что он такой несчастный, а потому, что ему никогда не быть с тобой…

После пестроты плацкартного вагона пустующий коридор купейного казался подслеповатым ночным переулком. Неспроста пассажиры попрятались в купе… Лишь у самой служебки, на откидном стуле, уныло сидел какой-то тип, придерживая в ногах чемоданчик. Заметив Елизара, он вскинул голову и бросил тревожный взгляд в дверной проем служебного отделения. Поднялся, придерживая пружинящее сидение, и отвернулся к окну, услужливо сдвинув с прохода свой чемодан. «Успела уже, подхватила». Елизар боком втиснулся в служебку и сел на устланную матрацем полку.

Магда собиралась разносить вечерний чай.

В чистом синем фартуке и белой куртке, она хлопотала у мойки, ополаскивая стаканы узкой струйкой воды.

Магда стояла спиной, тщательно расчесанные волосы, раздваиваясь к плечам, приоткрывали на затылке светлеющую полоску, что стекала по смуглой шее к родимому пятнышку на бугорке позвоночника. Правда, пятнышка сейчас не было видно, но Елизар-то знал о его существовании.

– Темновато у тебя в вагоне, – проговорил Елизар.

Но Магда не особенно давила на Елизара. То ли жалела его – не могла вынести, как при очередном поучении Елизар виновато хлопал ресницами своих ясных гляделок и краснел, то ли видела в нем нечто такое, что заставляло ее затихать, смирять норов.  

  У-летай, туча, у-летай, туча, улетай! У-летай, туча, у-летай, туча, улетай!  

  Разве ты не видишь,…ту-у-ча! Без тебя намного…лу-у-уче! У-летай, туча, у-летай, туча! У-ле-та-а-ай…  

  У-летай, туча! У-летай, туча…