Поезд

– Немец. В Германии… Пришел в железнодорожную кассу с упреком. Дескать, он просил билет у окна вагона, а ему дали в проходе, безобразие. Так и вынужден был ехать, сидя в проходе. Кассир ему отвечает: мол, поменялись бы с кем-нибудь, чтобы сидеть у окна, как вам нравится. «В том-то и дело, – отвечает немец кассиру, – что меняться было не с кем: во всем вагоне я был один».

За столом раздался смех.

– Вот скучные люди, никакой предприимчивости, – смеялась Елизавета. – Нашего бы дядечку в пустой вагон. Огляделся бы и сразу пропил пару полок, а на оставшихся вырезал свое имя.

– Ну, ты это напрасно, хотя и имеет место быть, не спорю, – смеялся Свиридов. – Обрати внимание, как меняется психология человека, когда попадает в чистый, ухоженный вагон.

– Только ухоженных вагонов становится все меньше, – подхватил Прохоров. – Хорошее наследство оставило дороге прежнее руководство.

– Зачем же все валить на прежнее руководство? – нахмурился Свиридов. – Мы тоже вроде лихие ребята.

– А что?! – горячился Прохоров. – Посуди, Елизавета… С каким трепетом мы поступали в железнодорожный институт. Престиж! Конкурс по десять человек, с ума сойти. А сейчас?! На каком мы месте по уровню заработной платы? Железные дороги страны – кровеносные сосуды! Почти всех перепустили! – Савелий хлопнул еще одну рюмку. – То-то… Зарплата низкая, работа тяжеленная, попробуй в зимних условиях, при морозе, следить за дорогой, когда собственные сопли скребком сшибаешь, точно сосульки… Вот и уходит стоящий народ, а всякая шваль, которой плевать на работу, остается. Лишь бы делишки свои проворачивать.

– Оставь, Савелий, – вступился Свиридов. И его водочка начала пронимать. – Не тебе на это сваливать.

– Именно мне! – взвился Прохоров. – Меня выбросили за борт, как не справившегося. Поглядим, как ты справишься! Годами наслаивалось, и прорвало. Все кричали: «Шапками закидаем!» Все помнят это, Алеша – как давний министр… – Прохоров широко развел руками. – Чего уж там?! Себя-то к чему за нос водить? Смешно! И глупо. Не дети ведь, командиры как-никак… Сечем себя и радуемся, – Прохоров выругался. – Извини, Елизавета, накипело.

– Нехорошо, мальчики, не по-рыцарски, – Елизавета отвела за плечо волосы. – Как что, на старое руководство валят. Но ведь и вы при нем состояли, верно?

– Погоди ты, погоди! – Прохоров вздыбил широченные плечи. – По-разному бывает, не одной меркой-то… Он, министр тот, упокой его душу… Он вдруг моду взял такую – любую серьезную проблему решать за счет дороги, собственными силами. Ему в Минфине и Госплане говорили: «Что вы, дорогой! Не сегодняшним днем живете и не пасынки вы у нас, возьмите денег, развивайтесь. Даже море не может существовать без впадающих рек!» – «Нет, – отвечает, – не станем нахлебниками у государства, есть у нас резервы. Новый почин организуем, поднимем народ!» Первое время он еще держался за счет накопленных резервов. У одной дороги возьмет – другой передаст. Свое хозяйство ведь… Так и выкручивался – весь в орденах да славе… А потом пошло-поехало. Все! Начиная с путевого хозяйства и кончая железнодорожной больницей, жилыми домами. Все общипано. Вот! А вы говорите – личность в истории. Личность, она все может… Так-то! А ему что? Почил, как говорится, в бозе. А мы отдувайся за его спесивую самонадеянность, да! Кинул нам наследство, старичок. Вот и поднимаем все. А поднимать труднее, чем нести, известное дело…

Свиридов оставил кресло и ходил по комнате нервным шагом. И молчал. Во многом Савелий прав, ничего не скажешь… Но что-то детское проснулось в Свиридове, скорее студенческое. Смешные и наивные обиды… Когда он пыхтел, учился на свою, хоть и персональную, но все равно небогатую стипендию, – Савелий и Аполлон развлекались, бегали по девочкам, потом трепали его конспекты. И при этом злословили, кляли свою судьбу. Конечно, они были славные ребята, добряки, товарищи. И специалистами оказались не хуже других… на первых порах. Савелий еще и организаторские способности проявлял. Но…

– Ты, Алеша, мужик неплохой, – Прохоров поворачивал тяжелую голову следом за шагающим по комнате приятелем. – Но ты всю жизнь… любил «Кагор».

– Что?!

– Нет в тебе, Алеша… злости, понимаешь. При которой можно и ошибиться, и дров наломать. За которые могут по шапке дать… Я ведь приказы читал. У тебя даже выговора не было. Это на железной дороге! Конечно, ничего не скажу, – твоя Чернопольская дорога работала неплохо.

– Кстати, и без меня продолжает работать неплохо, заметь, – Свиридова душил гнев. Он знал, что скажет сейчас своему институтскому приятелю. И боялся этого.

– Временно! При том отношении к делу, какое сложилось у нас, ничто не может хорошо и долго работать. Да, ты не ошибался, верно…