Поезд

Муртаз присмирел. Предложение дежурного его испугало. Подымут шорох, а все окажется в порядке. Еще и багажные его дела всплывут.

– Надо подумать, – уклончиво проговорил он.

– Всегда так, – дежурный с укоризной покачал головой. – Доходит до письменных показаний – прячутся в кусты. Я должен запрос сделать, чтобы проверить вагон, верно? А вы сразу в кусты.

– Почему в кусты? – насупился Муртаз. – Я с ошибками пишу. Еще в школе писал с ошибками. Учителя говорили, что это по наследству, – Муртаз пытался увести разговор в сторону.

– Ничего, тут не экзамены, – дежурный оставил без внимания уловку Муртаза. – Пишите. Только буквы яснее выводите.

– У меня и почерк неважный, – вяло сопротивлялся Муртаз. – С детства.

– И во сне вы в кроватку писались, – в тон проговорил дежурный.

– Не понял, – встрепенулся Муртаз.

– Пишите! – коротко обрубил дежурный.

Муртаз умолк. Тяжелые мысли ворочались в его голове. Так ему не хотелось ввязываться в эту историю. А еще говорят, что в милиции избегают регистрировать дела, чтобы не завышать число преступлений. Врут люди, ну зачем врать?

– Что, план по регистрации происшествий еще не выполнили? – проворчал Муртаз.

– Какой план? – не расслышал дежурный. Или сделал вид.

– Да ладно, – буркнул Муртаз.

– Послушайте, – строго произнес дежурный Снегов. – Вы куда пришли? Сознаете? Никто вас сюда не приглашал, пришли добровольно.

– Тогда и добровольно могу уйти? – взбодрился Муртаз.

– После того, как напишете, – сухо пояснил дежурный. – И не беспокойтесь за нашу отчетность, справимся как-нибудь.

Муртаз поправил листок.

– Я на работу спешу. Поезд надо обрабатывать. Иностранные туристы прибывают. Международное осложнение может быть.

– Министерство иностранных дел уладит. ТАСС уполномочат заявить. Пишите! – Дежурный явно терял терпение.

Муртаз тяжело вздохнул и взглянул на кончик ручки. Снял какой-то волосок. С самого детства любое изложение мыслей на бумаге вгоняло его в тоску. Легче было перелопатить гору чемоданов и тюков, чем вот так сидеть один на один с чистым листком бумаги. Он взглянул на дежурного, во взгляде Муртаза сквозила такая тоска, что тот смутился. А надо заметить, что дежурный железнодорожной милиции смущается не так уж и часто, особенно в конце дежурства. Мелькнула даже мысль отпустить носильщика: ложная тревога. Вторые сутки как ушел поезд. И все спокойно. Но какое-то чувство удерживало дежурного от этого шага.

Гаврила Петрович Пасечный, поездной электрик, стоял на междупутье и с опаской поглядывал на дверь вагона-ресторана, в котором то и дело мелькал рыжий парик директорши Зинаиды.

– Гаврила! – капризно выкрикивала Зинаида при каждом появлении. – Глянь в холодильник, камера не тянет. – Или еще: – Гаврила! Плита на кухне выключается…

Не забота поездного электрика беды вагона-ресторана. Если что касалось магистральной электропроводки, он еще мог помочь, а плита кухонная или там холодильник…

– И без тебя, Зинаида, забот хватает, – хмуро отворачивался Пасечный. – Без малого два десятка вагонов, и в каждом неполадки.

Однако электрик отбивался недолго. Он хоть и гордость свою имел, но понимал, что без Зинаиды ему никуда не деться. И обедом кормит не таким, как всю поездную братию, и лишней бутылкой пива обласкает, что по нынешним строгим временам считалось признаком особой расположительности. На весь рейс выделялось три-четыре ящика пива. Что касается вина или там еще чего покрепче, так вообще запрет строжайший, вплоть до увольнения. А какая поездка без пива? Одно перемещение на плоскости и больше ничего! Правда пассажиры подносили, не чурались. Но Пасечный никогда от пассажиров не принимал. Пусть проводнички это допускают, а он, поездной электрик, свой престиж не уронит. Считай, второй человек в бригаде после начальника… Но соблазн был! И чтобы подавить искушение, Гаврила Петрович высматривал себе надежную лежанку и заваливался на нее фундаментально, сняв брюки и ботинки, накрывшись с головой специально хранимым на этот случай старым пледом. У него было и законное служебное место, но Пасечный избегал там появляться: затаскают по составу, вечно что-то в вагонах не ладится. А так куда спокойней. Особенно на долгом перегоне. Правда, у «пассажира» долгих перегонов не было, остановки сыпались одна за другой, большое неудобство. Но сейчас, после Зимореченска, перегон довольно длительный. Если бы не Зинаида со своей просьбой, можно было бы славно вздремнуть…

– Ладно, приду, не удручай, – вздохнул Пасечный.

– Придешь. Куда ты денешься, – под конец добавила Зинаида.

Пасечный сделал вид, что не расслышал ее обидных слов. Он осматривал привод соседнего вагона. Надо бы заменить ремешок, да где его взять? Вон, у Магды, в прицепном, вообще ремешка нет. Копеечная штука, а какое неудобство…