Поезд для Анны Карениной

В машине Пеликан опустил голову на колени, так же, как он ехал сюда, закрыл ее руками и придушенно спросил:

– Можно забрать себе вашего попугая?

– Католика? Бери, – милостиво разрешил Хрустов.

Он высадил Пеликана на дороге через пятнадцать минут и посоветовал попутки не останавливать. Как бы не нарваться на маньяка или убийцу какого. «До Москвы – двадцать километров – к утру дойдешь, дорога хорошая». И уехал. Обалдевший Пеликан застыл на месте.

– Чертов урод, – пробормотал он, содрогнувшись всем телом от охватившей его прохлады. – В какую сторону идти?!

А Хрустов осторожно и медленно вел машину, разрешив себе ничего не загадывать. Через сорок минут он уже складывал вещи в еще одной квартире. А еще через час стоял в условленном месте в аэропорту. Клиент опаздывал. Объявили рейс на Владивосток. Хрустов медленно повернулся, почувствовав внутреннее неудобство, словно ему шепнули важное слово, но очень тихо, не разобрать.

В двух шагах стоял молодой мужчина и смотрел на него в упор, изучая. Хрустов неуверенно оглянулся. Мужчина подошел и назвал свое имя, как было условлено. Хрустов сощурил глаза, оглядывая его. С некоторой оторопью он прошел паспортный контроль, потом стоял с заказчиком на ветру, ожидая автобус к самолету. Наступило утро, воскресное утро июня.

– Что-нибудь не так? – поинтересовался Дима Куницын, видя растерянность нанятого телохранителя.

– Я должен подумать, – сказал Хрустов.

– Это что-то новенькое. Вы меня знаете? – Дима занервничал.

Хрустов еще раз пробежал глазами по лицу Димы.

– Нет, – сказал он уверенно, – одно могу сказать: вы служивый. Помните условия, при которых я соглашаюсь на работу?

– Вы не работаете против контор, – кивнул Дима.

– Тогда я должен знать хотя бы приблизительно, от кого я вас должен охранять.

От рогатых мужей, – сказал Дима Куницын.

Воскресный утренний неуместный звонок в дверь квартиры, где спят четверо детей и три женщины. Ева, пошатываясь, бредет к двери, обойдя осторожно уютно всхрапывающую на полу в одеяле Марусю.

Кто-то там за дверью не убирает палец с кнопки. Ева плеснула холодной водой в лицо и крикнула: «Кто?» Звонить перестали.

– Примите депешу, – сказал ей мужской молодой и веселый голос.

Ева встала сбоку от двери и смотреть в глазок не стала.

– Просунь под дверь.

– Я просуну, пожалуйста, только распишитесь в получении, – попросили из-за двери.

Медленно вползал по полу длинный конверт.

Ева взяла его, стараясь держаться сбоку от двери, и оторвала приклеенную белую бумажку. «Получено – подпись». Она перевернула конверт и прочла: «Комлевой Е. Н, лично в руки. Гриф – 086 – секретно. Доставка курьером».

Надорвав бумагу, достала небольшой лист, написанный от руки. Прочла его и открыла дверь.

Курьер улыбался всеми тридцатью двумя зубами.

– Ты что это пакет секретный засовываешь неизвестно кому под дверь? – спросила она, вдохнув запах молодого разгоряченного тела и навязчивыи, горьковатый – ядовитой жевательной резинки.

– А мне сказали, что дверь вы на звонок просто так не откроете, а если откроете, значит – это не вы.

– Ладно, это не я. Свободен.

– Это вы. Распишитесь. Мне показали вашу фотографию.

– Что, так серьезно? – прищурилась Ева.

– А я не завтракал, – решил снаглеть курьер и покраснел, не в силах отвести от Евы глаз.

– Отлично! – обрадовалась Ева. – Беги в магазин во дворе, а то сейчас Муся проснется, потребует еды. Вот деньги. Хватай всё подряд и на все.

– Это же много, – удивился розовощекий молодец, отведя наконец от нее глаза и рассмотрев, что ему сунули в руку.

– Ты не знаешь Мусю, – вздохнула Ева.

Когда он прибежал через полчаса, увешанный пакетами, его встретили за накрытым столом радостно, как Деда Мороза.

Пакеты отобрали, предложили стул, но он стоял, оторопев.

– Да что же ты, садись. Знакомься, это моя подруга, это – няня, а это мои дети. – Ева взяла у Муси из рук мальчика, его теперь кормили первым.

Не закрывая грудь, Муся наклонилась над кроваткой к девочке, и грудь свесилась тяжело, белая-белая, стекающая вниз яркой каплей соска.

– Спасибо, – пробормотал курьер, – я на службе, вы же понимаете. Мне пора.

– У тебя проблемы, – сказала Далила Еве, когда он ушел. – Ты эпатируешь внаглую.

– Да ладно тебе. Не эпатирую я, а хвастаюсь.

– Хорошо хвастаться, когда дети накормлены, а пеленки постираны и ночью ни разу не надо было вставать. Один ребенок, кстати, мой. Кеша, не увлекайся сладким. Если бы не Илия...

– Неужели похвалишь? – улыбнулся Илия.

– А я потом поем, после вас, чтобы вы не переживали, – объявила Муся, быстро оглядывая стол. Она, как всегда, кормила, расхаживая по комнате. – А потом приберусь, постираюсь, поглажу и гулять пойдем. Да, ясочка моя? – спросила, наклонившись к осоловевшей маленькой Еве.

Миша Январь и майор Карпелов, проснувшись, пошли бродить по округе, отыскивая работающие в воскресенье ксероксы. В два часа дня у Карпелова запищал телефон, его просили приехать в отделение милиции и забрать бритого парнишку с забинтованным ухом. Разговаривать он хотел только с Карпеловым.