Поезд для Анны Карениной

– Слушай, Груздь, сходи-ка ты, правда, за бутылкой. Загибаюсь. – Илья Ильич наконец чихнул и вытирал слезы.

– Сейчас. Он притормозил так...

– А лучше коньячку, – сказала Ева, доставая пачку сторублевок.

– Один момент! – Он убежал очень быстро.

Ева обвела взглядом стоящую перед ней иномарку. Где это может быть? Ведь Хмара не мог запрятать блок так, чтобы разбирать, доставая его, машину на запчасти!

– Ты почему в органах? – спросил вдруг Илья Ильич.

– Больше ничего не умею делать, – вздохнула Ева.

– Ничего себе!.. Больше ничего. Вот ты сейчас злишься?

– Почему? Нет, не злюсь. Просто решаю задачку.

– А если не найдешь, разозлишься?

Ева повернулась к стоящему сзади инспектору и посмотрела на него внимательно. Илья Ильич аккуратно складывал платок.

– А я как разозлился! Меня даже пот прошиб, вот как! Куда я только это не тыкал. Никуда не подходит! В силу неизвестности предмета я решил его пока конкретно не описывать и не применять в качестве улики. – На протянутой Еве ладони лежал небольшой, похожий на пейджер предмет.

– Спасибо. – Ева встала, забрала блок и пожала горячую руку. – У вас температура. Хотите, вместе послушаем?

– Упаси боже! – Илья Ильич замахал руками, открыл рот, некоторое время стонал, набирая воздух, потом оглушительно чихнул. – Два года до пенсии. Да! Ты коньяк его не пей. Гадость, постарается по дешевке в киоске цапнуть. И на закуску обязательно принесет икру. Отвратительное сочетание. Пошли лучше ко мне обедать.

– В силу сложившихся обстоятельств... – начала Ева и засмеялась. – Времени в обрез. Меня дома дети ждут, а еще с этой дамочкой разговаривать.

– Тебе спешить некуда. – Илья Ильич грустно кивнул, заметив удивление Евы. – Аэропорт закрыт. Специальное распоряжение. Вся военная техника отбыла конкретно в военные части. Твой самолет тоже улетел. Он приписан к десантникам, его отправили в военную часть возле Иликура. Конечно, если ты до Иликура доберешься и покажешь распоряжение московского начальника военного округа, тебе его отдадут. Но проще подождать два дня. Будет гражданский самолет. С двумя пересадками авось доберешься.

– А что это такое происходит?

Военные отсоединяются, – коротко объяснил инспектор, опять замахал руками, набирая воздух, но не чихнул, – будут свободными и независимыми.

– Это же бред!

– В силу сложившихся обстоятельств данным словом можно охарактеризовать любое проявление политической активности.

– А до Иликура – на поезде? Илия Ильич покачал головой:

– Нет. Поезда не ходят, всесоюзная забастовка на три дня. Часа за четыре, может, доберешься на телеге. Ты глазищи не таращи, у меня от твоих глазищ мороз по коже.

– Это не от глазищ, это от температуры! Где я возьму телегу?! Да вот же, автобусы ездят, машины!

– Телегу я тебе найду, а на машине ты туда не проедешь. Дожди шли сильные. Дорогу развезло. От Подпяток ничего не проедет, кроме телеги. Ехать лучше на ночь, ночью местные боятся и не высовываются. А оружие у тебя есть.

– Где я? – спросила на всякий случай Ева.

В силу сложившихся обстоятельств, избегая ненормативной лексики, могу сказать, что мы все в одном и том же.

Длинная палочка сандалового дерева тлеет на керамической тарелке. Удушающий запах от тонкой струйки дыма, спертый воздух с примесью дорогих духов в небольшой, заставленной мебелью комнате. Ирина Акимовна сидит в огромном кресле, как в пещере, завернувшись в атласный халат. Она обхватила и крепко прижала к себе колени, устроив на них острую мордочку с большими глазами. Ева сидит напротив.

– Пьешь? – спросила вдруг Ирина, чуть пошевелив голыми пальцами ног.

– Пью, – пожала плечами Ева, – сейчас не хочу. Хочу поговорить.

Ирина вздыхает, закрывает глаза, отчего ее лицо словно гаснет, и надолго замолкает. Ева тоже не спешит с вопросами.

– Куришь? – спрашивает Ирина.

– Редко. Хорошую слабую травку.

– Вот – бесконечная звезда. Она не светит, она тлеет. И загореться не умеет. Судьба? Бессмертна навсегда... – Ирина открыла глаза и спросила, приглушив голос:

– А ты из какого отдела?

– Особо тяжкие, – с облегчением вздохнула Ева. Она перепугалась, что Ирина Акимовна впадет в истерику или захлебнется стихами, изображая накатившее вдохновение.

– Странно. При чем здесь органы внутренних дел? Мой охранник из ФСБ.

– Был, – уточнила Ева. Они помолчали.

– Как ты отбиваешься от мужиков? – вдруг поинтересовалась Ирина Акимовна.

– По-всякому. Чаще – играюсь. В большинстве своем мужики предсказуемы и логичны. Играть с ними – как сверяться с учебником.

Ирина отпустила коленки, подняла голову и посмотрела на Еву с пристальным удивлением.

– Ты его видела? – спросила она шепотом. Ева кивнула и усмехнулась.

– Полный улет, – сказала она. – Подозрительно хорош. И как он в постели?

Ирина Акимовна встала, нащупала на столике сигареты, не отводя от Евы напряженного взгляда; закурила.

– А он тебя видел? – спросила, глубоко затягиваясь.

– Не знаю. – Ева пожала плечами. – Мне в двух словах рассказали, что он появился несколько дней тому назад, издатель, богат, устроил показательные выступления при всех в опере.