Поезд до Дублина

– Знаю, – вступила в спор визгливая женщина, несомненно, горожанка, с ярко выраженным британским акцентом. – И, поверьте, девчонку бы, будь я вами, пощадила.

– Будь вы мной, – отрезала миссис МакГарретт. – Давно бы выучили, как у воров всё работает. Система их, понимаете! Вот она сейчас украдёт, а потом дружкам своим разболтает, где можно хлебушком лёгким поживиться. А мне потом кушать нечего будет! И где справедливость тут, по-вашему, а? Где справедливость-то?..

Девчонка тем временем, забыв, казалось, и про рынок, и про торговку, и про всё вокруг, кроме неё самой да цели, ради которой она так старалась, продолжала улепётывать всё стремительнее и стремительнее, пока на некоторое время и вовсе не скрылась из виду. А потом она вновь появилась. И, наверное, решение ринуться бежать ещё быстрее было самой большой её ошибкой. Возможно даже, что в жизни. Зачем? Зачем ты так?!

Её собственные ноги враз перестали ей подчиняться. Вот так просто отказали – и точно окоченели, подобно конечностям трупа. Почему? Я большую часть юности пыталась это понять. Возможно, приди я к решению данной проблемы прежде, чем я бы успела натворить много ненужного, история потекла бы совсем не так, какой я сейчас её пересказываю.

И, возвращаясь, собственно, к истории: то, что случилось дальше, я смогу описать только словосочетанием «замедленная съёмка».

Девочка споткнулась, подлетела, маленькие грязные ручонки разжались, и хлеб, который она нежно прижимала к себе, подобно младенцу, выпорхнул пташкой, чтобы в следующую секунду беспомощно приземлиться примерно в метре от распластавшейся на земле юной воришки. Шапка тотчас слетела, обнажив сальные чёрные пряди, очевидцы навострили уши. «Сейчас что-то будет», – эту мысль я буквально могла чувствовать кожей, потрогать её, положить в карман. В тот момент можно было однозначно спрогнозировать – девчонка попалась.

И правда, в то же мгновение, ребёнка молниеносно подхватил за шиворот МакГарретт младший и пару раз встряхнул. Девочка же как будто совсем не реагировала на воздействие извне, только продолжала безвольно висеть и смиренно ждать своей участи. Мне было страшно наблюдать её такою, это всё казалось до одури неправильным и буквально било диссонансом под дых. «Нет, нет, так не должно быть! Что ты делаешь? Борись, борись!» – как бы мне хотелось закричать так, чтобы она услышала. Но ледяной ком в горле не позволял вымолвить ни слова, тело словно оцепенело, а глаза титановыми челюстями зрачков впились в разворачивающуюся сцену, мол, смотри. При всём том, я не желала смотреть, мне хотелось отворотить лицо как можно скорее, только бы не лицезреть, как маленькую девочку, моих лет, будут лупить, однако я не могла. Я точно впала в ступор и, почти не моргая, продолжала наблюдать.

К счастью, сын торговки был не бесчестен и не поднял руки на ребёнка. Зато отнёс девчонку куда-то вглубь рынка, как выяснилось позже, к прилавку матери.

– И что мне с тобой делать? – я слышала, как, тяжело вздохнув, призадумалась миссис МакГарретт. – Может быть, в приют сдать?

И вот тут, казалось бы, окончательно смирившаяся со злым роком девочка впервые подала голос, пронзительный, звонкий. Этот голос… Этот дом…

– Нет! Только не в приют! – возглас, как стон умирающего. Отчаяние, осознание неизбежного, сковывающий ужас – всё, что только ни отразилось в этом крике, моментально сработало как спусковой крючок. Я, совершенно не осознавая, что творю, рывком выдернула свою кисть из маминой ладони и побежала. Куда – этого мне было не понять, зачем – тем более. Только бы быть ближе к тому месту, откуда доносятся те голоса. Где уже вовсю шло обсуждение дальнейшей судьбы незадачливой воришки.

– Нельзя, пойми меня, нельзя детям жить вот так, – миссис МакГарретт окинула девочку досадливым взглядом. Парень всё ещё крепко держал черноволосую за руки, прижав их к спине, хотя это было не особо и нужно – она почти не брыкалась. – Без дома, в конце концов, без родителей…

Девчушка дёрнулась, уставившись неподвижными, лихорадочно поблескивающими глазёнками куда-то перед собой.

– А у меня есть дом и есть родители, – тихо, но твёрдо сказала она. Голова её была опущена ниц, из-за чего ниспадавшие волосы прикрывали пол-лица. – Мама есть, – повторила девочка и задрожала. Кажется, я даже сумела разглядеть стёклышки слёз, которые, скатываясь с её щёк, разбивались о пыльный асфальт. – А вот у неё, кроме меня, никого нет. Если вы заберёте меня, она… Она… Умрёт!

Выкрикнув последнее слово до невозможности громко, воришка затряслась в беззвучном плаче и ещё больше обмякла, оседая книзу.

– И из-за этого ты пошла воровать? – торговка недоверчиво цокнула языком.

– Ну а как же? – продолжала, захлёбываясь, твердить девочка. – Ничего нет… Денег нет… Мама больна… Не ест, не пьёт… Даже встать не может…