Поезд до Дублина

Сама мама тоже была не из числа слабых. Если уж эта женщина была в чём-то убеждена, то она ни за что бы не остановилась, пока не переубедила оппонента. Этим мама крайне сильно напоминала Лу. Отец часто не понимал, зачем она это делает, ведь «дуракам что-то доказывать бесполезно, они как бредовые больные. Что не соответствует бреду – катись оно к чёртовой бабушке», но его жене это приносило какое-то поистине мощное удовольствие. Она обожала понижать значимость зазнаек в их собственных глазах и пускай порой жестоко, но честно указывала людям на их сущность. Неудивительно, что в деревне её уважали и немножко, в рамках дозволенного, побаивались. Мама не разглагольствовала, чем порой страдал папа, она жила под девизом «Зачем лишний раз тратить кислород, его и так мало». Но то, что она говорила, всегда было к месту. Лаконичная, точная и остроумная – так знакомые описывали маму и её речь.

Вне всяких сомнений, подобные люди определённо не будут воспитывать своих детей шаблонно. Всё, что ни делалось мамой с папой в отношении нас, было от души (хоть родители и могли поспорить о её наличии). Крестили они нас – и то под давлением бабушки с дедушкой, маминых родителей, живших на другом конце деревни. И, может быть, ещё чтобы не создавать нам в дальнейшем проблем. Но церковь по воскресеньям мы, в отличие от всех остальных деревенских граждан, практически не посещали, пусть и тут у наших папы и мамы была политика «хотите – верьте, мы не станем вас отговаривать». Они были настоящими демократами и, соответственно, дарили нам свободу буквально во всём: свободу слова, свободу мнения, свободу выбора. И это то, чем пренебрегают, к сожалению, многие родители. Я не виню их, может им так удобнее или такая система воспитания, просто я в жизни не могла себе представить, кем бы я выросла без постоянного ощущения независимости, когда за тобой не следят, когда тебя не контролируют и не говорят, что делать, а чего – нет. Я благодарна своим родителям.

В конечном итоге, была бы я без всего этого тем, кем я являюсь сейчас?

Глава 3.

Когда-то в позднем детстве мне сказали, что дружба – это разновидность любви. Смелое утверждение, но едва ли я стала бы с этим спорить. Ведь по факту это правда. Если любовь настоящая, такая, какой она должна быть, это не чистая тяга к размножению (хоть папа порой и говаривал обратное – но только когда поблизости не наблюдалось мамы). Это что-то не то чтобы выше, но по материи иное. Нечто сродни именно тому, что называют дружбой. Привязанность, тяга – всё это прилагается. Может, оттого одно так легко переходит в другое? Чёткой границы-то нет.

Не могу поднять в памяти все подробности того, как я познакомилась с Сиршей МакКоннор. Но она, вне всяких сомнений, была одной из тех, кто капля за капелькой наполнил котлован моего детства амброзией священного счастья. Она никогда не любила второстепенных ролей и порадовалась бы, скажи я ей сейчас, сколько она значила для моего становления, да и для меня в целом. Признаться честно и без прикрас, я иногда по ней скучаю. Бывают моменты, когда накатывает ностальгия и неизменно приходят на ум некоторые вещи, такие светлые и немного печальные, такие, от которых визжишь навзрыд, какие хочется вернуть, прожить снова ещё и ещё. И думаешь в диком смятении: «Да, пусть она здорово изменилась, пускай и не думает, и не говорит так, как раньше… Всё же это Сирша, моя старая Сирша и, чёрт возьми, если бы можно было всё вернуть, поставить на свои места, завести шарманку с самого начала, то я бы всё отдала, ей богу, продала бы душу Сатане… Постойте, а ведь души-то нет…» И забываешься, тихо и беспокойно, поминутно вздрагивая и в остервенении растирая ладонями опухшие веки. Чтобы наутро едва проснуться, всё ещё ощущая солоноватость в горле и пойти на работу с трясущимися кистями рук и со свинцовым осадком в сознании.

А начиналось-то всё иначе. В день нашей первой встречи мне абсолютно точно было четыре. Тем утром, когда папа ушёл на прогулку с годовалым Грейди, мама не надела свои обыкновенные поношенные штаны и видавшую виды рубашку, которые она как человек, во главу угла ставящий всё-таки комфорт, без зазрения совести таскала дома и в нашем маленьком садике. Стоило мне спустилась вниз, чтобы отправиться на пруд за лягушками, моим глазам предстала совершенно новая мама: в потрясающем летнем льняном сарафане, когда-то подаренным ей папой на день рождения, новых лёгких туфельках-балетках и с заколкой в форме золотистой птички, которая лукаво блестела чёрным, как маленький концентрированный космос, глазом-камешком в её аккуратно уложенных восхитительно красивых прямых волосах. Мама словно внезапно помолодела лет на десять, а то и больше, и теперь ей совсем нельзя было дать её настоящий возраст. Максимум лет девятнадцать-двадцать. Как будто бы из взрослой, семейной женщины и многодетной матери, у которой обычно едва хватало времени на то, чтобы умыться, она вновь превратилась в симпатичную девочку-кокетку.

– У меня подруга приехала. Вернулась домой, – радостно ответила она на мой немой вопрос.