Поезд до станции детство

Металл растирал запястья в кровь, впиваясь в плоть каждый раз, как Иван пытался дотянуться до воды. Не хватало каких-нибудь десяти сантиметров, на которые была короче толстая цепь, надежно закрепленная в стене. Взгляд его был прикован к небольшому изящному кубку с поблескивающей в нем жидкостью. Даже закрывая воспаленные глаза, он видел перед собой воду и представлял, как она струится по горлу, смачивая пересохшие внутренности. Губы потрескались и болели. Но эта боль казалась ничтожной по сравнению с головной, что мучила Ивана с момента пробуждения.

Он не понимал, что происходит. Проснулся и обнаружил, что находится в небольшом помещении, руки и ноги закованы в цепи. Они настолько коротки, что с трудом получается сидеть и лежать, если свернуться калачиком, как ребенок в утробе матери. Возможности выпрямиться или встать на ноги нет.

Его зачем-то раздели догола. Лишь толстые металлические кольца на запястьях и щиколотках прикрывали хоть какие-то участки тела. Даже очки забрали. Этому, впрочем, Иван не сильно удивился, так как засыпал без очков в уютной постели в Оазисе жизни, а проснулся здесь, не зная где. Он пытался припомнить, что случилось ночью? Но все бесполезно.

Иван, как мог, разглядел помещение. Мешал полумрак. Небольшое, метров десять квадратных, черное и блестящее. Казалось, что стены, потолок и пол покрыты керамической плиткой, только без швов. Ни дверей, ни окон в комнате не было. Откуда поступал слабый свет оставалось непонятным — он просто был и все, ровно такой, чтобы не находиться в кромешной тьме. Рядом с собой на полу Иван обнаружил углубление круглой формы с отверстием посередине. Конструкция напоминала воронку, вмонтированную в пол. Наверное, разновидность напольного унитаза. Как ни странно, запаха нечистот не чувствовалось, воздуха в комнате достаточно, и он свободно циркулировал в легких. Откуда вообще берется здесь воздух, для Ивана тоже оставалось загадкой — не считая унитаза, никаких отверстий он больше не заметил.

Холода Иван не чувствовал. Пол и стены были теплыми. Если можно так сказать про место, где человека приковывают к стене цепями, то здесь было комфортно.

Когда Иван проснулся первый раз, заметил рядом кубок с водой. Это было весьма кстати, пить хотелось ужасно. Кубок появлялся каждый раз, пока он засыпал. Только расстояние между ним и кубком постепенно увеличивалось. Каждый последующий раз он появлялся на несколько сантиметров дальше, пока не оказался слишком далеко.

Иван снова попытался дотянуться до воды, но только причинил очередную боль рукам, пронзившую его миллионами невидимых иголок. В пропитый раз он изловчился и достал кубок, умудрившись не разлить ни капли. В этот раз все попытки ни к чему не приводили.

Он в изнеможении повалился на пол, чувствуя боль во всем теле. Желудок яростно барахтался внутри, требуя пищи и воды. Голова болела так, что его тошнило. Но рвать было нечем. За все время, что Иван находился тут, еды ему не приносили, а сегодня лишили и воды.

«Видно, пришел твой конец, — философски подумал он, — кто-то или что-то медленно тебя убивает. Хотелось бы знать, за что». Ни паники, ни сожалений, лишь равнодушные мысли о смерти мелькали время от времени в его воспаленном мозгу.

Иногда всплывали воспоминания — Иван видел улыбающееся лицо Паны. «Милая, милая Пана… — пересохшие губы растянулись в улыбке, причиняя новую боль, на которую он даже не обратил внимания. — Так хочется обнять тебя, прижать к себе, утонуть в твоих огромных и всегда испуганных глазах. С самой первой нашей встречи я мечтал об этом. Только признаться боялся. Даже когда догадался, что ты испытываешь то же, все равно боялся. А чего боялся? Сам не знаю. Может, если бы признался, сейчас было бы не так обидно умирать». Мысль так же равнодушно покинула мозг, как и закралась в него. Опять затопила пустота. Если бы не физическая боль, то стало бы совсем хорошо: ничего не чувствовать, ничего не желать, а просто лежать и спокойно ждать смерти.

Волна короткого сна накрыла Ивана. Он нырнул в нее, оставляя боль и жажду за пределами спасительного убежища. Он научился не пускать ничего постороннего в свой сон. Труднее всего пришлось с головной болью, которая отвоевывала у сна большие промежутки времени. Но Иван победил и ее — научился не замечать, как до этого искусственно вызывать этот самый сон.

Он понятия не имел, сколько времени здесь находится. Череда бодрствования и сна изменила его представление о времени. То казалось, что он уже очень долго тут, то вдруг приходила мысль, что еще вчера все было хорошо.

Промежутки между снами, больше напоминающие обмороки, становились все короче. В один из таких моментов, открыв глаза, Иван увидел черное лицо с ярко горящими глазами. Они внимательно изучали его. Вспыхнули злобой, когда встретились с его. За что можно так ненавидеть?