Поезд из Венеции

В другом углу купе молодая девушка, высокая и стройная, сидела, простодушно обнажив ноги выше колен. У нее были рыжеватые волосы, как у Арлетты Штауб, и всякий раз, когда Кальмар невольно замечал полоску тела над чулком, ему вспоминалось тело, распростертое на голубом ковре на улице Бюньон.

Но самое любопытное, если бы Кальмар встретил Арлетту где-нибудь, например в этом поезде, он бы ее не узнал, тем не менее ему необходимо было быть в курсе всего, что с ней связано. О ее смерти французские газеты едва ли сообщат, если только это не сенсационное убийство. Здешняя же газета, кажется, называется «Газетт де Лозанн». Кальмар вспомнил, как кто-то говорил ему, что в киоске на площади Оперы, напротив «Кафе де ла Пэ», продаются газеты всех стран, и решил завтра же купить там швейцарскую газету.

Будет ли там сообщение о случившемся? Интересно, сейчас уже обнаружили труп? Если молодая женщина жила одна, если у нее не было прислуги, то может пройти несколько дней, прежде чем ее хватятся, — особенно теперь, в период отпусков.

Кальмару не следовало пить виски и есть сморчки. Он чувствовал себя не лучше мужа своей соседки и, если бы у него хватило духу, вышел бы в туалет и попытался вызвать рвоту. По мере приближения к границе недомогание его возрастало. Еще никогда в жизни он не чувствовал себя таким одиноким, а это чувство Кальмар терпеть не мог.

Однако, если бы он ехал в купе один, то, наверное, страдал бы меньше, но их было шестеро, и они разглядывали друг друга, не вступая друг с другом в контакт. Кальмару казалось, что во всех этих взглядах, обращенных не только на него, но и на остальных пассажиров, сквозило подозрение или осуждение.

Даже у соседки слева и у ее мужа. Женщина злилась, что муж съел что-то такое, чего не следовало, и что он беспокоил всех в купе каждый раз, когда выходил в коридор. А тот сердился на жену за ее бестактность и попреки.

Кальмар всегда чувствовал себя неловко в толпе, и покупка машины явилась для него большим облегчением — не потому, что он перестал быть объектом взглядов, которыми люди окидывают попутчиков в метро или в автобусе.

Конечно, он никогда не признался бы Доминике, что женился на ней прежде всего для того, чтобы не быть одиноким. Конечно, он любил ее. Она понравилась ему в первый же день знакомства. Но не встреть Кальмар Доминику, он женился бы на другой.

И сейчас — подобно тому как его соседка сердилась на мужа — он сердился на Доминику за то, что она заставила его жить среди этой толпы на Лидо, в семейном пансионе, все обитатели которого сталкивались в столовой и разглядывали друг друга, как в вагоне-ресторане. Более того: он бессознательно злился на Доминику за то, что она тоже иногда смотрела на него так, будто думала: «Что же это, в сущности, за человек? Он мой муж. Я живу с ним тринадцать лет. Мы спим в одной постели, наши тела сроднились. Но когда он, возвращаясь с работы, целует меня, о чем он думает? Что он делал целый день? Что случится, если я умру? Как он в действительности относится к детям?»

Поезд прибыл в Валлорб, и снова — привычные слова и жесты таможенников и полицейских.

— Приготовьте, пожалуйста, паспорта…

Кальмар, словно преступник, ожидал, что сейчас его паспорт начнут рассматривать, но ему вернули документ после одного беглого взгляда.

— Господа пассажиры везут что-нибудь недозволенное?

Даже у священника изменился взгляд и, как у всех остальных, на лице появилось делано невинное выражение.

— Ничего недозволенного у меня нет.

— Что в этом чемодане?

— Белье, несколько предметов благочестия, которые я везу из Рима для прихожан.

— Золота, драгоценностей, часов нет? Шоколада, сигар, сигарет?

Мужа соседки Кальмара попросили открыть чемодан. Ему пришлось встать на скамью, чтобы снять его. Таможенник пошарил рукой под одеждой и бельем.

— Что у вас в чемоданчике?

— Деловые бумаги… — отчетливо произнес Кальмар с непринужденностью, поразившей его самого.

— А это ваш чемодан?

— Да.

— Откройте его!

Уф! В чемодане не было ничего запретного. Таможенник отпустил Кальмара с миром и перешел в соседнее купе, не оштрафовав никого из его попутчиков. Но в других купе, очевидно, совесть не у всех оказалась чиста; какую-то чету, нагруженную чемоданами, отвели в таможню, и по походке женщины на высоких каблуках видно было, как она волнуется.

Поезд отправился дальше. В его составе были комфортабельные спальные вагоны и вагоны с мягкими сидячими местами, куда Кальмар не позаботился заранее взять билет, и наконец жесткие вагоны, подобные тому, в котором он сейчас ехал и где, как только зажгли ночник, все пассажиры постарались уснуть. Похрапывал — да и то слегка — один лишь старик, а молодая девушка, что сидела напротив, скорчилась в своем углу, еще больше обнажив ноги.

Кальмар покачивался в такт движения поезда и старался ни о чем не думать. Но едва он начинал засыпать, как вспоминалась какая-нибудь подробность пережитого дня. И мозг снова начинал лихорадочно работать.

Почему еще в Венеции неизвестный выбрал именно его?