Поезд из Венеции

Но что показалось ему особенно странным, это тишина, наступившая затем. Тишина какой-то противоестественной плотности, в которой как бы дрожали взбаламученные волны.

Поднялся он не сразу. Сначала налил в стакан вина, выпил его залпом, зажал в зубах новую сигарету, встал, недоверчиво оглядываясь, шагнул к двери, но, прежде чем открыть ее, снова прислушался.

В коридоре он повернул выключатель, и три пыльные лампочки вспыхнули под потолком, подчеркнув длину коридора и осветив лишь пустоту и безмолвие.

— Николь! — произнес он вполголоса.

Теперь он уже знал, что слышал выстрел. Он, правда, пытался убедить себя, что, возможно, стреляли на улице, но сам в это не верил.

Он не очень испугался. Шел он медленно, по обыкновению ссутулясь, переваливаясь на ходу, как медведь, за что упрекала Лурса кузина Рожиссар, уверявшая, что он нарочно так ходит, желая поинтересничать. Впрочем, чего только она о нем не говорила!

Он добрался до каменной белой лестницы с металлическими перилами и, перегнувшись, оглядел пустую прихожую.

— Николь!

Хотя позвал он негромко, голос его разнесся эхом по всему дому.

Возможно, он ограничился бы тем, что прошел бы по коридору и снова заперся бы в своем мирном и жарко натопленном кабинете.

Но вдруг ему почудилось, что над его головой раздались поспешные шаги, хотя в этой половине верхнего этажа сейчас никто не жил, а раньше, когда у Лурса были еще дворник, шофер, садовник и горничные, мансарду занимала прислуга.

Спальня Николь помещалась в самом конце левого крыла дома, и отец направился туда по длинному коридору, совсем такому же, как тот, что вел в его кабинет, с той лишь разницей, что здесь из трех лампочек горели всего две. Он остановился перед дверьми спальни, бегло отметив про себя, что в щелку пробился луч света и тут же погас.

— Николь! — снова позвал он.

И постучал в дверь.

— Что случилось? — спросила дочь.

Он готов был поклясться, что голос доносится не из кровати, которая, по его расчетам, находилась много левее, — по крайней мере, так было в тот раз, когда, года два назад, Лурса случайно забрел в спальню дочери.

— Откройте! — сказал он только.

— Сию минуту…

Минута, однако, длилась довольно долго, за дверью кто-то суетился, стараясь не стукнуть и не зашуметь.

В дальнем конце коридора находилась винтовая лестница, которой пользовались все обитатели дома, хотя считалась она лестницей для прислуги.

Лурса все еще ждал, когда внезапно скрипнула ступенька винтовой лестницы. Тут уж сомнений быть не могло. И когда он обернулся со всей отпущенной ему природой ловкостью, ему показалось, нет, не показалось, он отчетливо увидел, как кто-то скользнул по ступенькам, скорее мужчина, чем женщина; он мог бы даже поклясться, что это был молодой человек в бежевом плаще.

Дверь открылась, Николь оглядела отца с обычным своим спокойствием, где не было места ни любопытству, ни любви, с тем спокойствием, которое порождается лишь глубочайшим равнодушием.

— Что вам надо?

Лампа под потолком и ночник горели, кровать была смята, но Лурса решил, что простыни разбросаны с умыслом. Николь была в халатике, но в чулках.

— Вы ничего не слышали? — спросил он, снова бросив взгляд на винтовую лестницу.

Она сочла нужным объяснить ему:

— Я спала.

— В доме кто-то есть.

— Вот как?

Одежда Николь валялась на коврике.

— Мне показалось, что кто-то стрелял…

Лурса направился в дальний конец коридора. Он не испытывал страха. Не волновался. Еще немного, и он, презрительно пожав плечами, возвратился бы к себе в кабинет. Но если действительно стреляли, если он действительно видел молодого человека, промелькнувшего на лестнице, пожалуй, лучше пойти посмотреть.

Самое удивительное было то, что Николь не сразу последовала за отцом. Она замешкалась в спальне, и, когда он, почувствовав за спиной ее присутствие, оглянулся, Николь уже была без чулок.

Ему это было все равно. Николь могла делать все, что ей заблагорассудится. Все эти подробности он отмечал про себя просто так, бессознательно.

— Я уверен, что по лестнице только что спустился какой-то человек. Раз дверь внизу не хлопнула, значит он укрылся где-нибудь в темноте.

— Интересно, чем здесь может поживиться вор. Разве что старыми книгами…

Николь была выше отца, такая же ширококостная, даже, пожалуй, полная, ее густые белокурые волосы отдавали рыжиной, а желтые, как часто бывает у рыжих, глаза казались особенно светлыми.

Она шла за отцом без всякой охоты, но и без страха, такая же хмурая, как и ее родитель.

— Я ничего больше не слышу, — сказал Лурса.

Взглянув на Николь, он подумал, что, может быть, молодой человек как раз приходил к дочери, и снова чуть было не повернул к себе в кабинет.

Но, случайно подняв голову к лестничной клетке, он заметил наверху расплывчатое пятно света.

— На третьем этаже горит лампочка.

— А может быть, это Фина?

Он бросил на дочь тяжелый презрительный взгляд. Что делать Фине в полночь в этой части дома, куда складывали всякую рухлядь? К тому же Фина отчаянная трусиха; когда Лурса уезжал из дому, она заявляла, что будет ночевать в комнате Николь, и действительно перетаскивала туда свою раскладушку.