Отца у Юрки отняла война. Нет, отец не погиб и не пропал без вести. Просто он не вернулся к ним с фронта. Когда война закончилась, он после демобилизации уехал из Германии к другой женщине, в Днепропетровск, и остался там жить. Сыну и покинутой жене — Людмиле Павловне — написал, что иначе поступить не мог: та женщина спасла ему жизнь — вынесла раненого, без сознания, из-под обстрела, перед самой атакой немецких танков; он ее любит, и у них скоро будет ребенок. Отец обещал помогать им столько, сколько будет нужно, — пока Юрка вырастет, выучится, приобретет специальность. Мать разводу не препятствовала, но от всякой помощи отказалась; а по ночам плакала… Больше отец им не писал. Правда, в первые годы, к Юркиному дню рождения, присылал поздравительную телеграмму и подарок. Так они узнавали, что отец жив-здоров, и по дорогим подаркам судили, что устроился он с новой семьей вполне благополучно, живет безбедно.
Одним словом, долго ждали они отца с войны, но так и не дождались… И остался он для Юрки навечно где-то там, в далеком довоенном времени — странно неправдоподобном своим достатком, покоем, согласием, и запомнил Юрка отца таким, каким знал тогда, каким видел на немногих фотографиях, которые они с матерью — несмотря на оккупацию, скитания, переезды — все же сберегли: молодым, веселым, сильным. На тех фотографиях отец был снят с футбольной командой района — он играл вратарем; в гимнастерке и военной фуражке — во время летних лагерных сборов; на пляже, на берегу Азовского моря — с матерью и с ним, двухлетним Юркой.
В довоенном Ясногорске было несколько заводов и ходил трамвай, а за окраиной, в степи, маячили терриконы шахт. Поначалу, когда Юрка только родился, отец с матерью снимали комнату на старой, пыльной улочке; потом получили квартиру в новом доме по улице Советской, на втором этаже, с балконом, к тому же — в самом центре, поблизости от главной площади, Дома Советов и просторного, красивого парка с фонтаном, каруселью, качелями, тиром и заманчивыми киосками, где продавали мороженое и газированную воду.