Поезд на Солнечный берег

Он обращался к компьютеру, который вел воздушный автомобиль, пока Филипп размышлял вслух.

– А что было потом? – поинтересовался компьютер. Он не любил лирических отступлений и всегда смотрел в корень дела.

– Потом? О, много разного: танцы, раздача подарков и пир горой.

– А тебе что подарили? – спросил компьютер.

– Не помню. Честно говоря, я даже не посмотрел, но это неважно, потому что свой подарок я отдал химерам. В конце концов, у них тяжелая работа – все время стоять там и ждать гостей. Вуглускр старался, как мог, но… не знаю. Не нравится он мне, есть в нем что–то такое… Неприятный он все–таки тип.

– Ой, как ты мне надоел со своим нытьем, – отозвался компьютер. – Я это слышал уже много раз, уши вянут! Может, прошвырнемся лучше по девочкам?

– Умолкни, маньяк озабоченный, – посоветовал Филипп.

– От маньяка слышу, – не остался в долгу компьютер.

Они пререкались еще минут пять в таком же духе. Неожиданно компьютер умолк. Машина вылетела на аэробульвар. Со всех сторон на нее красными хлопьями сыпался снег.

– Опять! – проворчал компьютер. – Честное слово, Филипп, я пошутил. Я вовсе не хотел портить тебе настроение.

За окнами танцевала метель. Компьютер смачно выбранился, чтобы поднять температуру, но это не помогло. Филипп едва удостоил метель взглядом.

– Я хочу белый снег…

Компьютер, получивший хорошую взбучку, пилотировал машину в молчании.

– Поговори со мной, – попросил Филипп. – Я счастлив, черт возьми, я во что бы то ни стало должен быть счастлив. Мне все завидуют, я видел это по их лицам и речам, а я… я не понимаю, что со мной. Скажи, отчего мне так плохо?

– Не знаю, – отозвался компьютер, зевая, – и вообще, это не по моей части. Сходи в галактический театр, развейся.

– А ты сам был там?

– Видел представление. Ничего, забавные такие уродцы.

– Для них, наверное, уродцы – это мы, – сказал Филипп.

– Статья первая кодекса Дромадура, – предостерегающе шепнул компьютер. – За заявление об ущербности человеческого рода можно угодить на виселицу, да так на ней и остаться.

– Нет, в галактический театр я не пойду, – решительно заявил Филипп. – А что нового в кино?

– Ничего особенного. Орландо Оливье на прошлой неделе снялся в трех фильмах.

– Как это он успевает? – удивился юноша.

– Он просто продал свое лицо, – объяснил компьютер, – а остальное рисуют программы. Живьем он снимается только в рекламе, и то, если хорошо заплатят.

– В жизни он не такой, как на экране, – заметил Филипп. – Я видел его на дне нерождения. Самый обыкновенный парень, мы даже перекинулись парой слов.

– Ну ты даешь! – хмыкнул компьютер. – Так ведь на экране он собран по частям. Голову берут от него, руки – от другого, ноги – от третьего, мускулы, если понадобится, тоже у кого–нибудь одолжат. Неудивительно, что весь Город по нему с ума сходит.

– Я не хочу сходить с ума. Значит, и в кино я не пойду, – заключил Филипп.

– И зря, – сообщил компьютер. – В последней киношке он играет парня, продавшего душу цветам–мутантам за вечную молодость. Цветы нарисовали его портрет, который стареет вместо хозяина. Но все кончается хорошо, хотя он и погибает, когда уничтожает портрет.

– Что–то я ничего не понял, – признался Филипп. – Но это неважно, потому что я даже не успел спросить, как ее зовут. А потом мы танцевали с Матильдой, и Пробиркин подобострастно хихикал, как всегда, а Ровена говорила всякие двусмысленные гадости… Почему снег серый? – тоскливо спросил он внезапно.

– Но он белый, – удивился компьютер.

– Нет, белое – это ее платье. К черту снег. Я счастлив потому, что танцевал с Матильдой, и потому, что она чудесная, и потому… потому… Пусть будет ясная погода.

Небо очистилось. Огромное, исчерна–лиловое искусственное солнце восходило на севере, в то время как другое, желтое и радостное, клонилось к закату. Давным–давно его сияние озаряло земные дни, но с тех пор прошло много лет, и его излучение было объявлено вредным. Тогда–то и было запущено искусственное солнце; зябким белесым светом оно осветило ночь, и ночь стала днем, а то время, когда в небе стояло настоящее солнце, было объявлено ночью. Филипп почувствовал волнение.

– Матильда была в белом? – спросил компьютер.

– Нет, не Матильда. Другая девушка.

– Хорошенькая?

В голосе компьютера звучали зависть и уважение. Филипп не ответил.

Сон четвертый