Поезд Ноя

Спокойно заснуть Егору так и не удалось. Вновь замолотили в дверь, призывно возопив к его совести, к его мужскому достоинству. Узнав голоса Горлика и Деминтаса, Егор удивленно отпер замок. С бутылками наперевес, подобно революционным, вооруженным гранатами матросикам, в купе ввалилась горланящая парочка. От Горлика можно было ожидать чего угодно, но пьяный Деминтас являл собой занимательную редкость. Вероятно, оттого и не пришлось его долго уговаривать. Пораженного Егора взяли голыми руками, без единого выстрела.

Уже через десять минут они сидели за столом и сумрачно опустошали винный запас.

— К чему беречься? — горячечно бормотал Деминтас. — Все равно помрем. Жорик вон берегся, а теперь валяется с сотрясом. Спрашивается, зачем, для чего?…

— Но он оклемается?

— Конечно, оклемается! Что ему сделается? Только все равно ведь ненадолго. Как себя ни обманывай, как ни выпячивай грудку, — от судьбы не уйдешь. Только она, голуба, и знает наше точное предназначение! Всех приберет! Рано или позно спустит на корм акулам!

— Не надо про акул, Деминтас!

— Нет, надо! И именно про акул! Люди привыкли беречься, зачем?… Я вот врач, а спросите меня, какого рожна я занимаюсь медициной — и вряд ли сумею ответить.

— Как это не сумеешь? Ты клятву, к примеру, давал! Этому, как его?… Гиппократу.

— Ничего я ему не давал! Ни в долг, ни взаймы! — Деминтас вскинул голову. — Кто он вообще этот Гиппократ? Родственник с Соломоновых островов? Папа или дядя?… Да вы спросите любого студентика, и обнаружится, что ни черташеньки мы о нем не знаем. Древний грек, увлеченный натурфилософией — и все! А он, к вашему сведению, лечил то, за что мы и сейчас не возьмемся. Потому что — слабо! Теодор Морель, личный врач фюрера, не мог вылечить Гитлера от банального сифилиса! И это в двадцатом просвещенном веке! Давал ему чуть ли не до трех десятков лекарств одновременно! Даже непонятно, как при таком варварском лечении фюрер протянул до последнего года войны! А Гиппократ, к вашему сведению, без всякого пеницилина брался за самое страшное и побеждал. Потому что морил голодом пациентов и тем самым к таинству духа приобщал! Дико? А вот хренушки! Оказывается, абсолютно разумный подход. Это мы с вами не умели лечить и не умеем. Настроили хосписов — этих символов человеческого бессилия, придумали клятву идиотскую… Будто в ней все дело! Гиппократ-то не клялся — просто лечил и думал! Башкой, милые мои! Мозгами и сердцем!

— А вы почему не лечите?

— Потому что тупицы и снобы! Потому что эгоисты до корней волос!

— Причем тут эгоизм?

— Да при том, что вся суть нашего первейшего лекарства кроется в эгоизме! Зарядка, диеты, кросс по лужайкам — все красивые словеса и голимый эгоизм на деле! Ибо нет жертвенности, — нет и главного.

— Разве в здоровом теле не здоровый дух? — поддел его Егор.

Деминтас шумно высморкался в пятнистый платок, этим же платком протер запотевшие очки, и неожиданно проясневшие глаза доктора показались Егору совершенно трезвыми. С иными умниками такое и впрямь случается. Ноги кренделя выписывают, руки не гнутся, а голова, как ни странно, работает — возможно, даже яснее прежнего.

— Года три-четыре назад я бы запросто ответил на ваш вопрос. Раньше я все про все знал…

— Говори ему «ты»! — разобиделся Горлик. — Чего мы как неродные! Я, к примеру, тебе тычу и ему тычу, значит и вам надо между собой тыкать. Логично? По-моему, да.

— А по-моему, нет!

— Почему?

— Потому что свыкнуться — это не тыкнуться.

— Вы отвлеклись, — напомнил Егор.

— Чепуха! — Деминтас беспечно отмахнулся. — О чем ни говори, все пути ведут в Рим. Раньше толковали о женщинах, теперь о смерти. Вот и я говорю, что отношение к истинам меняется. Смешно, правда? Истины не меняются, а наше к ним отношение меняется. Бродим вокруг дуба, трогаем его за златую цепь, за разные там ветки и делаем выводы. Как те слепцы, что ощупывали слона. Мда… — Врач встряхнулся. — Так вот, дорогие мои! Сначала природные факторы заболеваний вытеснялись техногенными, и только под самый занавес вдруг выяснилось, что мы попросту эволюционировали до понимания космического фактора — то бишь не радиации с ультрафиолетом, а фактора Божественного. Бердяев писал об этом два столетия назад, а до господ жирафов дошло только сейчас. Можете кричать «ура», но мне почему-то не хочется.

— Эволюция, к примеру, — явление естественное! — Горлик разлил вино по стаканам. — Даже мы с Егором… Вообще вся наша пишущая братия, включая того же Путятина, доперла! Нет, мы, конечно, не Бердяевы, но только вообразите на минуту, если бы мы все кропали об одном и том же! Можете себе такое представить?

— А вы и так кропаете об одном и том же.

— Как это?

— Да очень просто. Все те же ветки одного и того же дуба. Только кто-то желуди рвет, кто-то в дупло заглядывает, а кто-то лопатой к корням подкапывается, — Деминтас хохотнул. — Это уж кому что легче дается.

— Я, к примеру, не согласен!.. — Горлик готов был поспорить, но Егор, поморщившись, тронул его за рукав.