Поезд сирот

– Я, сколько ни старалась, не могла вывести буквы так, как она.

Молли смотрит на безупречные дуги, четко и ровно встающие на строку.

– По-моему, очень здорово. Это вы мои каракули не видели.

– Теперь, как я слышала, этому вообще не учат.

– Да, теперь все в компьютере. – Молли вдруг поражает мысль, что ведь Вивиан написала эти слова на листке бумаги больше восьмидесяти лет назад. «Прямой и правильный путь правоты». – С тех пор как вы были в моем возрасте, многое изменилось, да?

Вивиан склоняет голову набок:

– Видимо, да. Но лично на меня это повлияло несильно. Я по-прежнему сплю на кровати. Сижу на стуле. Мою посуду в раковине.

Вернее, Терри моет посуду в раковине, уточняет про себя Молли.

– Телевизор я смотрю редко. Компьютера, как ты знаешь, у меня нет. Жизнь моя, по сути, не изменилась за последние двадцать, а то и сорок лет.

– Вот и зря, – выпаливает Молли и тут же жалеет об этом.

Но Вивиан, похоже, не обиделась. Изобразив на лице «да какая разница?», она говорит:

– По-моему, я не очень многое упустила.

– Беспроводной интернет, цифровая фотография, смартфоны, «Фейсбук», «Ютуб»… – Молли загибает пальцы на руке. – Мир сильно переменился за последние десять лет.

– Мой – нет.

– Вы очень многое теряете.

Вивиан смеется:

– Что-то мне не кажется, что Фейстуб, или как его там, сильно улучшил бы мою жизнь.

Молли трясет головой:

– «Фейсбук». И «Ютуб».

– Да хоть бы и так! – говорит Вивиан безразлично. – Мне все равно. Мне моя тихая жизнь нравится.

– Но во всем должно быть равновесие. Я, честно говоря, не понимаю, как вы существуете в этом… пузыре.

Вивиан улыбается:

– А ты не боишься высказывать собственное мнение.

Ей это и раньше не раз говорили.

– Зачем же вы сохранили это пальто, если вы его терпеть не могли? – спрашивает Молли, чтобы сменить тему.

Вивиан берет его, держит перед собой:

– Очень хороший вопрос.

– Отдаем на благотворительность?

Вивиан складывает пальто на коленях и говорит:

– Да… пожалуй. Давай поглядим, что еще в этой коробке.

Поезд в Милуоки 1929 год

Последнюю ночь в поезде я сплю плохо. Кармин несколько раз просыпался, ерзал и капризничал, как я ни пыталась его укачать, он довольно подолгу плакал и будил соседей. Когда желтыми полосами пришел рассвет, он наконец заснул, положив голову на подогнутую ногу Голландика, а пятки – мне на колени. У меня сна ни в одном глазу, разгулявшиеся нервы придают бодрости, я прямо чувствую, как сердце перекачивает кровь.

Все это время я ходила с неряшливым хвостом, но тут развязываю старенькую ленточку, распускаю волосы по плечам, расправляю пальцами, приглаживаю кудряшки у лица. Потом стягиваю снова, как можно туже.

Поворачиваюсь, вижу, что Голландик смотрит на меня.

– Красивые у тебя волосы.

Я прищуриваюсь в темноте, пытаясь понять, дразнится он или нет, а он смотрит на меня сонными глазами.

– Несколько дней назад ты говорил совсем другое.

– Я говорил «кому ты такая нужна».

Мне хочется отпихнуть его с его добротой и честностью.

– Уж какая есть, такая есть, – говорит он.

Я вытягиваю шею: не слышит ли нас миссис Скетчерд, но впереди никакого движения.

– Давай дадим слово, что потом отыщем друг друга, – говорит он.

– Это как? Мы, скорее всего, окажемся в разных местах.

– Знаю.

– И мне дадут другое имя.

– Мне, наверное, тоже. Но попытаться-то можно.

Кармин переворачивается, поджимает ножки и вытягивает ручки – мы сдвигаемся, чтобы ему было удобнее.

– Ты веришь в судьбу? – спрашиваю я.

– А это что за штука?

– Что все решено заранее. А ты, ну… просто живешь, как тебе предписали.

– У Бога все предначертано заранее.

Я киваю.

– Не знаю. Я не люблю строить планы.

– Я тоже.

Мы оба смеемся.

– Миссис Скетчерд говорит, мы можем начать с чистого листа, – говорю я. – Забыть о прошлом.

– О прошлом я забуду, без вопросов. – Он поднимает свое одеяло, упавшее на пол, и укрывает Кармина, который лежит частично голышом. – Но забывать все я не хочу.

В окно видно три ряда рельсов, параллельных нашим, бурых и серебристых, а за ними широкие и плоские вспаханные поля. Небо чистое, голубое. В вагоне пахнет подгузниками, потом и кислым молоком.

В голове вагона миссис Скетчерд поднимается во весь рост, потом наклоняется, чтобы переговорить с мистером Кураном, и рапрямляется снова. На ней ее черный чепец.

– Так, дети, подъем! – говорит она, оглядываясь, и несколько раз хлопает в ладоши. Утреннее солнце поблескивает на стеклах очков.

Вокруг раздаются тихие вздохи и ворчание. Те, кому повезло поспать, потягиваются – у них онемели руки и ноги.

– Пора привести себя в порядок. У каждого из вас в чемодане есть смена одежды; чемоданы, как вы помните, на багажной полке. Старшие, помогите, пожалуйста, младшим. Нет нужды напоминать, как важно с первого же момента произвести хорошее впечатление. Умытые личики, расчесанные волосы, заправленные рубашки. Блестящие глаза, улыбки. Не ерзать, не дотрагиваться до лица. А говорить что нужно, Ребекка?

Это мы уже выучили.

– Пожалуйста и спасибо, – произносит Ребекка едва слышно.

– Пожалуйста и спасибо, а дальше?

– Пожалуйста и спасибо, мадам.