Поезд следует в ад

Ему показалось, что в окне мелькнул свет. Значит, здесь все-таки есть кто-то! Он поднял голову и прочитал на табличке: «Пыхов переулок, 14». Знакомое название. Где-то он слышал его совсем недавно.

Вилен Сидорович задумался. Почему-то вспомнить, откуда он знает название переулка, показалось ему вдруг очень важным. Слово «маразм», внезапно всплывшее в мозгу как красный сигнальный флажок, и перспектива провести остаток жизни в интернате среди выживших из ума стариков и старух так напугали его, что он отчаянно цеплялся за каждый лоскуток памяти. Хотя бы себе самому хотелось доказать, что он еще в своем уме. Буквально по минутам он вспоминал сегодняшний день. Так заядлый курильщик ищет завалявшуюся в пачке последнюю сигарету. Вроде бы ничего особенного и не было — встал, позавтракал, с Крошкой погулял…

А да! Газета! Это те жулики, которые счастьем торгуют. Вилен Сидорович вспомнил — и обрадовался.. Ноги уже сами несли его к черной железной двери. Когда он нажимал на кнопку звонка, и сам не понимал толком, чего, собственно, хочет — скандал устроить, как собирался давеча? Или дорогу спросить? Или… просто удостовериться, что все это ему не приснилось? Дверь открылась сразу. Вилен Сидорович поколебался еще немного — и зашел внутрь. Замок с противным лязгом захлопнулся у него за спиной. Даже неудобно как-то стало — и что теперь делать? Несколько минут он стоял, глядя по сторонам. Нет, на бордель совсем не похоже — все строго, солидно, ничего лишнего. Коридор заканчивался массивной дверью с табличкой «директор». Вилен Сидорович все еще раздумывал, что делать дальше, когда дверь чуть приоткрылась.

— Вы ко мне? Проходите, пожалуйста.

На пороге стоял невысокий, лысоватый, приветливо улыбающийся мужчина в строгом костюме. Ну вылитый Алексей Федорович — председатель профкома на заводе! Тот тоже был такой — улыбчивый, вежливый, простой и никогда зря не морил народ в приемной.

Вилен Сидорович прекрасно понимал, что это ошибка и приятный человек принял его за кого-то другого. Нет у него никаких дел здесь и быть не может. Но так захотелось зайти, побеседовать, почувствовать себя нужным и интересным для кого-то хоть ненадолго!

Он аккуратно прислонил свою кошелку к стене. Тащить ее за собой показалось неудобно. Авось не сопрут, люди солидные.

Хозяин кабинета жестом указал на массивное кожаное кресло.

— Присаживайтесь. Может быть — чай, кофе? Вилен Сидорович промычал что-то невнятное. А в самом деле — хорошо бы сейчас чайку горячего! И не этой гадости в бумажных пакетиках, что воняют какой-то парфюмерией. Того, настоящего, из пачки со слоном, что раньше в заказах к празднику давали.

Прямо перед ним на столе вдруг оказался стакан с чаем в серебряном подстаканнике. Он как будто появился прямо из воздуха, но Вилен Сидорович даже удивиться не успел. Его собеседник, сидя напротив него, жмурился как кот, прихлебывая такой же чай из такого же стакана:

— Люблю, знаете, настоящие напитки! Простите, не знаю ваших вкусов, потому и взял на себя смелость предложить то, что сам пью обычно. Никакой суррогат не сравнится! Вы согласны?

Вилен Сидорович кивнул. Чай действительно был выше всяких похвал. Даже Зина-покойница такой заваривать не умела.

— Ох, простите, — спохватился вдруг хозяин, — забыл представиться. Меня зовут Шарль де Виль.

Вилен Сидорович сразу напрягся. Иностранец? Этого еще не хватало! А вдруг — шпион? Он так разволновался, что даже чай пролил себе на колени. Отставив злополучный стакан подальше, он осторожно спросил:

— Сами-то издалека будете? А откуда так хорошо по-русски говорите? Учились?

Его собеседник добродушно махнул рукой. Казалось, он не заметил настороженности, почти враждебности в тоне вопросов.

— О да, издалека! Знаете, какой переменчивой иногда бывает жизнь? Но вырос-то я здесь, под Москвой, в детском доме МОПРа. Слышали про такие? Так что здесь моя, как говорится, вторая родина. А если разобраться — так и первая.

Вилен Сидорович наморщил лоб, пытаясь вспомнить. Верно ведь, было такое! В газетах писали про специальные детские дома, где воспитывались сыновья и дочери иностранных коммунистов, жестоко преследуемых на родине за свои убеждения. И такой гордостью наливалось сердце за свою страну — самую лучшую, самую великую и справедливую в мире, которая через огромные расстояния протягивает руку помощи всем угнетенным и обездоленным! Тогда у пионерских костров пели песню про веселого барабанщика, и казалось, что совсем чуть-чуть осталось до торжества мировой революции. Что совсем скоро рабочие поднимутся против угнетателей — помещиков и капиталистов, и наступит время Всемирной республики Советов… Даже обидно было — ну почему они медлят? Зачем терпят эксплуатацию?