Поезд убийц

– Он мертв. Все они мертвы, все кончено, – так же спокойно говорит Судзуки. – Когда я думаю о том, почему это произошло, почему моя жена погибла, я до сих пор не могу этого понять. Хотя я был там и все видел, все это кажется мне лишь сном, призрачным видением. Сигнал светофора все никак не переключался, все не становился зеленым, да, об этом я думал, и когда я начал думать об этом, я обнаружил, что стою на платформе на станции.

– И что все это значит? – Мужчина криво улыбается. – Какая-то галлюцинация?

– Я всегда думал, что станция Токио конечная, не ожидал, что поезд проедет ее, не останавливаясь…

Голос Судзуки становится все мягче и тише, он продолжает говорить бессмыслицу, и в глазах его появляется выражение отчаяния, словно он медленно погружается в свой старый ночной кошмар, из которого не находит выхода. В какой-то момент учитель вдруг встряхивает головой и как будто возвращается в реальность.

– Каждый раз, когда я начинаю думать о моей жене, мне кажется, будто я упал в какую-то темную тесную яму в земле. Я представляю ее скитающейся без цели в абсолютно черной пустыне. Она там совсем одна, она не может позвать на помощь или ответить мне, когда я зову ее, – слепая, испуганная, обреченная на вечные блуждания в темноте, и я ничего не могу сделать, чтобы спасти ее. Я не могу ее отыскать, и иногда мне кажется, что я могу случайно отвлечься и забыть о ней совсем. И она останется совсем одна в этой ночи – у нее не будет ничего, кроме ее бездонной печали…

– Говоришь ты так мудрено, что тебя не всегда можно понять, но человек ты хороший, учитель, – говорит мужчина. – Решено, мы обязательно отправим Ватару учиться к тебе на курсы. – Если он и шутит, то лишь отчасти. – Дай мне свою визитку.

Судзуки тотчас услужливо тянется к карману своего пиджака, потом смущенно смеется:

– Ох, я ведь оставил все свои вещи на другом месте. И все конфеты, которые я купил! – Он вдруг кажется беззаботным студентом университета. – Нужно забрать их, пока мы не приехали в Мориока. – Он поднимается. – Я ведь еду навестить родителей моей жены впервые после ее смерти. Мне потребовалось так много времени, прежде чем я почувствовал себя готовым с ними увидеться…

– Э-э, понятное дело. Но хорошо, что ты все-таки собрался, – несмотря на то что Сигэру Кимура произносит это грубоватым тоном, он очевидно рад, что воссоединение семьи все же состоится.

Судзуки уходит в сторону задних вагонов синкансэна.

– Ну что, ты доволен? – обращается мужчина к школьнику. – Этот ответ был для тебя достаточно хорош? Как по мне, так каждый сам за себя решает, убивать ему или не убивать, так что я с мнением учителя не могу согласиться. Но все же говорил он, на мой взгляд, убедительно. Так что ты думаешь?

Какой-то яркий отсвет вспыхивает в глазах мальчика. Нанао пытается понять, что это может быть – он злится или просто впечатлен; но прежде, чем ему удается определиться, выражение лица ребенка возвращается к нормальному – все напряжение исчезает, как будто из воздушного шарика вышел весь воздух.

– Нет, этот ответ не показался мне особенно осмысленным. Я был им разочарован. – Его напряжение, может быть, и ушло, но в голосе определенно скрыты шипы.

– О, поглядите-ка на него, он расстроен… Так тебе и надо. Надоело уже это его отношение ко всему и всем, будто он все насквозь видит, – голос мужчины звучит громко и уверенно, и он снова достает свой пистолет. – Слушай сюда, школьник, я тоже тебя кое-чему научу.

– Да, и чему же?

– Этот вопрос, который ты задал. Когда мне было лет десять, я тоже спрашивал о подобных вещах.

Женщина рядом с ним сдержанно смеется, не размыкая губ.

– Ты-то думаешь, что очень умный, вот только все задают одни и те же вопросы, когда они молоды и глупы. «Почему нельзя убивать людей?» – дети спрашивают об этом лишь для того, чтобы поставить в тупик взрослых. Они спрашивают: «Если мы и так умрем, какой смысл в том, чтобы жить?» – и считают, что это так философски, как будто они – единственные, кому когда-либо приходила в голову эта мысль. Выглядит так, будто ты хвастаешься перед нами тем, что заболел корью. Да мы уже давным-давно ею переболели, когда были в твоем возрасте. Нашел тоже причину, чтобы нос задирать.

– Я согласна, – говорит женщина. – Мне не нравятся дети, которые хвастаются тем, что не плачут, когда смотрят грустные фильмы. Потому что никто не плачет над фильмами, когда он молод. А с возрастом все становятся сентиментальными, это естественно. Я никогда не плакала над фильмами в молодости. Так что, если кто-нибудь хочет похвастаться своей выдержкой, пусть делает это, перешагнув порог шестидесятилетия… Ох, простите, я не собиралась начинать проповедовать. – Она дотрагивается кончиками пальцев до угла рта, а затем с улыбкой делает вид, что застегивает рот на молнию.

Ее жест напоминает Нанао о молнии рюкзака. Он опускает на него глаза и обнаруживает, что рюкзак все еще открыт. В нем виднеется пистолет.

«Все же я должен им воспользоваться. Только нужно дождаться удобного момента». Он сосредотачивается.