Поездка в горы и обратно

…Ну и умирай. Мне-то какое дело? Отвяжись от меня, чужая и строптивая жена. У меня есть Лора. Лора! Ло-ра! Когда ухожу в горы, она ждет меня в долине. И без стонов. Тысячу лет будет ждать! Она ничего не требует от меня. Не связывает по рукам и ногам. А ты — стыдись!

Лионгина слышит свой голос, извлекающий из груди такие ноты, какие нужны. Так говорит презирающий ее Рафаэл. Вот уже он и Гурам скрываются в овраге.

…И снова день, и снова ждет гора-ящер, склонив к ее ногам длинную шею.

— Что сегодня будем делать, Алоизас?

— То же, что и вчера. Я славно поработал, ты еще лучше загорела.

— Земля ссохлась. — Лионгина сообщает об этом, словно о внезапно заболевшем человеке. — Трескается и стонет.

— Стонут только люди, когда у них что-то болит, дурочка. И то не все. Некоторые умеют сдерживаться.

— Которые в черных очках?

— Трещины и я вижу. Издержки солнечного юга, дорогая. — Алоизас снисходительно усмехается. — А винограду такая сушь — в самый раз. Мне хозяйка сказала. Пошла бы, побеседовала с ней, пока я тут ковыряюсь. Слышишь?

Лионгина слышит, как отщелкивается замочек портфеля, как шуршит бумага. Сыплется известковая пыль, Алоизас яростно отряхивает листы. Еще отчетливее слышны стенания взывающей к ней каменистой земли, которая не что иное, как подножие нависшей над селением громады. А что, если и она треснет, если зашатаются и провалятся зеленые островки леса, застрявшие между ними пряди облаков, а еще выше — окутанные ватой зубья хребта, не имеющие цветовых оттенков бескрайние просторы Вселенной?

— Куда вы? В горы? И я с вами! — как ящерица, выныривает из кустов мальчишка — давешний их провожатый и танцор. Нетерпеливо переминаются худые и сильные, как у охотничьей собаки, ноги.

— Нет, нет. — Лионгина лихорадочно придумывает, как бы от него отделаться. — Лучше помоги мне в другом: если муж позовет в окно: «Лионгина!», ответь: «Тут она!» Или: «Там!» Согласен?

— А если увидит?

— Не увидит, он работает. Голова забита более важными делами.

— Договорились!

— Тебя как же зовут, герой? — Ее руку, поднявшуюся было, чтобы потрепать его по макушке, удерживает дымок будущих усиков над верхней губой подростка.

— Тамаз. А вас — Лон-гина?

Как Рафаэл. Ей приходит в голову, что таким был в отрочестве и Рафаэл. С неотмываемыми прыткими ногами, в отцовской или дедовой гимнастерке. Только нос мальчугана еще внушительнее. Изогнутый лук, а не нос.

— Эй, нехорошо, Лон-гина!

Смотри-ка, плетется следом. Привяжется и испортит день, ее праздник. Что делать?

— Во-первых, я тебе не Лон-гина, а…

— Тетя, тетя Лон-гина! — ухмыляется он во весь рот. И лицо становится похожим на взрезанный арбуз. — Ноги мне ваши не нравятся, тетя Лон-гина.

— Ой, Тамаз!

— Не ноги, простите, туфельки. В таких туфельках на танцы — не в горы.

— В следующий раз привезу с собой альпинистское снаряжение. Пока, дружок!

Шагает она легко, вприпрыжку, будто на ней уже все это снаряжение.

— За часовенкой есть родник! — летит вдогонку голос Тамаза. — Пейте, не бойтесь, чистый-пречистый!

— Спасибо, Тамаз.

Теперь она видит мальчика сверху, словно с балкона пятого этажа, хотя ускакала еще совсем недалеко.

— А проголодаетесь — ищите сливы. Сколько угодно, только дерево потрясти! Или кизил!

— Хорошо, Тамаз.

— А если ваш муж пойдет искать? Что тогда?

Лионгина метнулась вверх, пусть исчезнет последняя связь с долиной. С землей!

— Тогда, — бормочет внизу Тамаз, — тогда я скажу ему, что вы спустились на базарчик. Фасоль покупать. Нет вкуснее еды, чем лоби. Скажете — есть?

Сколько Тамаз помнит, фасоль всегда была для него лучшим угощением. Разумеется, не надо забывать о бесконечном количестве винограда, слив, яблок, кизила и другой зелени. Тамаз круглый сирота, ни отца, ни матери…

Она не чувствует тропинки под ногами. Лишь бы подняться как можно выше. Летит, будто за спиной крылья выросли. Радость клокотала в горле, мешала глотать воздух — вот ведь как идет: легко, быстро, а говорили — в гору трудно… Наоборот, тропа, протоптанная людьми и животными, врезанная в мягкий камень громоздкими, медленно, будто во сне, вращающимися колесами, так и выталкивает тебя вверх! Одна такая арба проскрипела мимо. Огромная вязанка хвороста упиралась в воловий зад. Лионгина выкрикнула приветствие дочерна загоревшему старику, который твердой рукой удержал вола перед неожиданным оползнем. Ее старик! Каждый раз встречается ей этот вечный старик. Нет, не всегда, а в решающие для нее моменты жизни. Старик высоко приподнял свою длинную палку с острым наконечником — такой тут погоняют волов. Ответил на приветствие? Она улыбнулась и еще резвее заскакала вверх.