Поездом к океану (СИ)

Платье выбрала простое, из темно-зеленой шерсти, с кружевным отложным воротничком и манжетами оттенка молока. В нем она работала когда-то в редакции и считала «счастливым». Прическу менять не стала, лишь подхватив несколько выбившихся прядей. Из косметики — помада цвета вермильон. На пальцы, кожа которых испорчена химикатами, всего два кольца. Хватит. Одно из них обручальное.

Потом перебирала пластинки, лежавшие на тумбочке у граммофонного чемоданчика в гостиной. Найденная среди них заставила ее улыбнуться — почти с предвкушением.

А завтра будет тяжелый день. Ночь она проведет, проявляя пленки. Потом сядет в авто и поедет назад, в Ренн, к Гастону. И если все будет хорошо, то уже скоро сможет работать всерьез, по-настоящему.

«Пусть только все будет хорошо!» — просила Аньес у маяка, глядя, как волны бьются о его бурые стены. К вечеру за краткий последний час ожидания погода будто сошла с ума. Море бесновалось. Ветер все усиливался. Первые капли дождя забарабанили по камням моста, отчего их блеск делался зеркальным. Может быть, отменили поезд?

Возможно, однажды она решит, что лучше бы отменили. Но в тот вечер он прибыл в Требул по расписанию, которое не менялось даже во время войны и вскоре должно исчезнуть, потому что обслуживать их ветку не-вы-год-но. Она увидела Юбера еще из окна. Он шел без зонта и чуть прихрамывал, чего она не замечала днем. На нем были все тот же плащ и все та же шляпа. Вероятно, остальной одежды он тоже не сменил. И Аньес мимолетно подумала, что стоило бы пригласить его на поздний обед — и привезти сюда машиной. Милосерднее, чем заставлять идти пешком от станции в этакий шторм.

Дверь она открыла ему сама. И забирая у него плащ, вроде бы и хлопоча, и в то же время не суетясь, проговорила:

— У нас есть камин. Сейчас я им займусь, и мы мигом просушим ваши вещи.

— Я бы сказал, что это не стоит труда, но, кажется, промок до нитки, — рассмеялся Юбер, подавая ей и шляпу.

— Днем было так тихо, ничего не предвещало!

— Нога моя предвещала.

— Болит?

— Только к дождю.

— Я могу дать вам переодеться в сухое, если вы сочтете это удобным.

— В моем случае выбирать не приходится.

Его и впрямь было хоть выжимай. Промок до самой сорочки.

В доме оставалось полным-полно одежды Робера. Юберу она несколько велика, и в плечах он не так широк, как отчим. Но был прав — выбирать не приходилось. И теперь Аньес очень веселило ее зеленое платье. И помада цвета вермильон. Ее веселило буквально все — оказывается, она бесконечно соскучилась по веселью, которого так долго не ощущалось в Доме с маяком. И позднее, когда в очаге в гостиной уже задорно плясали языки пламени, граммофон воспроизводил увертюру к опере Вагнера, а Юбер вошел к ней в рубашке с закатанными по локти рукавами и в чужих брюках, она улыбалась, держа в руках бокал вина, которое любил ее муж, и внимательно разглядывала чужого мужчину, непонятно зачем приехавшего в такую непогоду.

Впрочем, она знала зачем. Затем и позвала, хотя он ей совсем не нравился. Мать права. Вилять хвостом — необходимость всякой нормальной человеческой самки. И она слишком живо помнила руки Гастона Леру на своем теле. Испытывая гадливость и разочарование, не позволяла себе останавливаться ни на минуту на этом воспоминании, но потребность стереть его подспудно поглощала все прочие. А она и не заметила, как оказалась с ней один на один.

— Подите сюда, — позвала Аньес гостя, кивнув на место возле себя у окна. Окна у них в доме были большие. Оттого гостиная казалась просторнее, чем была на самом деле.

Юбер подчинился. Приблизился.

— Вы хотели увидеть океан. Вот, смотрите. Не так, как я думала. Без риска быть смытым волной туда и не выйдешь. Но смотрите. Мне кажется, по дороге вы вряд ли что разглядели.

— По дороге я думал, как бы дойти, — согласился майор и уставился в окно. Еще не до конца стемнело. Здесь вообще темнело поздно. Позже, чем в Лионе, позже, чем в Париже. И, уж конечно, куда позже, чем в Констанце. И сквозь рваные тучи, низвергающие тонны дождя, сквозь дымку, стелющуюся по воде, по камням и по суше, обволакивающую и мост, и маяк за мостом, сквозь серые потоки, хлещущие по стеклу, на самом краю неба, который был гораздо дальше края земли, разливался кроваво-алый закат, пробирающий благоговейным ужасом до самой изнанки, о которой не все и подозревают. Юбер же знал о ее существовании слишком давно, чтобы отрицать.

— А теперь нравится? — спросила Аньес.

— Получше, — возможно, ей показалось, что его голос сел. Возможно, музыка зазвучала слишком уж громко.

— Вы скупец. Устали за день?

— Слоняться по городу? Нет, не устал.

— Но голодны.

— Но голоден.

Они улыбнулись друг другу одновременно. Без робости, открыто и вместе с тем мягко — не бросаясь в знание друг о друге, но позволяя себе наслаждаться узнаванием. Он по-прежнему ей не очень-то нравился. Она ему — слишком сильно, чтобы он не приехал, пусть его вместе со всей их «веткой едоков каши» унесло бы в океан. Не велик подвиг.