Поездом к океану (СИ)

Они с бывшим Калигулой, игравшим давно другие роли, снимавшимся в кино и мелькавшим на первых полосах лучших изданий, что вовсе не мешало ему работать на советскую разведку, условились встретиться через час в Динго Баре, где она передаст ему пленку. Каждая секунда была дорога, потому что работать надо в опережение планов штаба, а Аньес не знала, до какой степени французские войска были готовы к планируемой подполковником Юбером операции. Но то, насколько далеко все зашло, она имела возможность оценить, когда Антуан уволок его в Отель де Бриенн, где, кажется, и ночью горел свет.

Свет — это плохо. Сейчас ей нужна была темнота.

И Аньес, обнаружив, что добралась до бара раньше, чем Вийетт, первым делом направилась в уборную. Отовсюду, как и годы назад, играл джаз. Такое особенное место, где замирает время, а она сама, живя снаружи, старится.

Запершись изнутри и выключив электричество, Аньес извлекла из фотоаппарата пленку, споро перемотав ее в кассету и вздрагивая от каждого звука. Прекрасно понимала, что никто не зайдет, и все-таки умирала от страха и волнения. А когда вышла, заказала себе крепкого бренди, которое легко ложилось на выпитое и еще не до конца выветрившееся вино и заставляло ее пьянеть все сильнее. И она была бы очень рада, если бы этим стерла воспоминания о случившемся, будто бы ничего не было.

Аньес потом и правда плохо помнила происходящее. Хуже всего — как добиралась до дома. Точно знала, что в такси ее усаживал Вийетт. И катушка с пленкой была в кармане его пальто, а вместе с ней и судьба Ван Тая совсем на другом конце земли. Совсем у другого океана. Как будто бы все случившееся с нею во Вьетнаме оказалось лишь сном. Пригрезилось. И сейчас совершаемое ею — вершится ради грез.

Если бы только она научилась думать обо всем как о неизбежном зле во имя блага. Пару лет назад было проще. Тогда не было никакого Анри, которого она предавала ради своей борьбы. А теперь он был. Был! И никуда не деться от этого.

И когда в начале восьмого утра в ее квартире затрезвонил телефон, заставляя проснуться после пары часов, во время которых она все летела и летела вниз с утеса у Дома с маяком, Аньес точно знала, что это Юбер подтверждает свое право быть. Он переполошил всех домочадцев, Робер раскрыл глаза и возмущенно заревел. Мать в соседней комнате вскочила с кровати и выглядывала из двери, когда мимо проносилась Аньес, накидывая по пути халат, запахивая его на груди. В гостиную, к аппарату, потому что не могла игнорировать этого мужчину, даже если бы захотела. Нуждалась в нем. Хватала его ртом, как воздух. Впитывала в себя. И жила бы, жила бы, жила бы им одним.

По пробуждении часто не сразу вспоминаешь о случившемся. И она не помнила, пока бежала. Это были ее собственные блаженные нетерпеливые мгновения предвкушения без привкуса горя, заполнившего вместе со слюной рот. Вспомнила лишь одновременно с прозвучавшим звуком собственного голоса:

— Аньес де Брольи, я слушаю вас.

— Мы договорились, что сменим твою фамилию.

И все оборвалось. Аньес осела в кресло. Ее напряженная спина держалась прямо, тогда как она сама — едва не вибрировала от усилия держаться. Крепко сжала трубку пальцами. И проговорила:

— Доброе утро, Анри.

— Привет. Я решил позвонить, пока успеваю застать тебя.

— Справиться, как я вчера доехала до дома? Мне кажется, консьерж должен был все тебе подробно рассказать. Как на допросе.

Ее голос, вопреки воле и желаниям, прозвучал подавленно. Юбер это воспринял иначе, чем ей бы хотелось. Он расслышал обиду, которой не было. И, наверное, что-то еще.

— Прости, — устало и виновато сказал Лионец, — прости, я не думал, что все так обернется. Я себе не принадлежу.

— Не извиняйся, это глупо и незачем. На самом деле никто на свете не принадлежит себе. А уж я и ты — подавно.

— Я почти до утра пробыл в Министерстве, мне нужно было оформить приказ и разрешения на вылет. Если бы мы воевали посредством бумаг, нам бы не было равных. Со мной сейчас зубная щетка, твоя записка и смена белья. Я думаю, что когда снова окажусь в Париже, мы вернемся к вопросу фамилий и того, кто кому принадлежит. Хорошо?

Аньес сглотнула. Приходило похмелье. От его слов и от него. Вчерашнее било по мозгам, ей совсем не оставалось места для себя. Себя она теряла, полностью наполняясь событиями предыдущего дня и — самое главное — его любовью, которой она изменила.

— Ты… куда тебя отправляют?

— Сейчас в Тонкин, на север. Намечается заварушка. А какая драка без задиры?

— О боже… Только не говори, что ты будешь драться…

— Аньес, у нас операция во Вьетбаке. Подготовка к ней поручена мне. Этим сложно руководить из Парижа.

— Но ты же… ты не будешь… тебе не придется участвовать в боевых действиях? — прохрипела она. В голове щелкнуло. И что-то стало на место. Теперь она видела, сознавала больше, чем накануне, или в прошлом году, или тогда, когда над головой пела флейта летящего змея. Она сдала пленки и координаты стратегических точек французской армии советской разведке, которая передаст их Вьетминю. А теперь туда едет Юбер. В эти самые точки. Гореть.