Поездом к океану

Ни черта ей не было жаль, но о том Ксавье знать не стоило. По мере того, как она говорила, лицо его делалось все более озадаченным. Даже обеспокоенным, но причины этого беспокойства Аньес мало волновали.  Скорее уж напротив, ей хотелось как можно скорее покончить с их беседой. Она тревожила ее, даже пугала, злила, заставляла думать о том, о чем ей думать было неприятно, потому что ставила главный вопрос: что будет дальше?

Аньес никогда не относилась к числу людей, которые готовы предоставить решать другим свою судьбу. Напротив, она ни на что не променяла бы с таким трудом отвоеванной самостоятельности. Она вольна была выбирать. Но последние недели, складывающиеся уже в месяцы, превратили ее в нечто такое, чего она рада была бы не видеть.

Да, в комнате зеркала не было.

Но голова ее пока еще оставалась на плечах. Себя Аньес более не узнавала. Здесь, во Вьетбаке она впервые за всю свою жизнь не думала ни о чем и даже не знала, существует ли. Ксавье вытаскивал ее наружу, и это оказалось больно. Еще больнее – сознавать, что она подошла к той грани, за которой не может быть ничего хорошего. Не бывает ничего хорошего, если загнать себя в угол, а она, похоже, загнала.

- Как вы можете продолжать помогать, если в скором времени вас ждут пеленки и детские крики? - вдруг засмеялся Ксавье.

- Надо же! Я полагала, дети сразу рождаются двадцатилетними и с некоторым образованием, - Аньес перевела дыхание и тоже улыбнулась: - Вы не там рыщете. Я фотокорреспондент, а не проститутка. И я буду искать приемлемые пути сотрудничества с вами.

- Отец вашего ребенка представляет для нас угрозу? – безо всякого перехода спросил он.

- Не думаю. И не вижу причины, по которой я должна бы вам рассказывать об этом. Вы знаете обо мне слишком много, включая мои встречи и личные связи, а я о вас – ни единого факта. Я вас вообще впервые увидела в такси у кабаре. Мало кому такое может понравиться.

- Это то, чего вам не хватает, чтобы довериться? – усмехнулся Ксавье. – Фактов?

- А чего еще по-вашему?

- Извольте, Аньес, - он помолчал, расстояние между ними было совсем небольшое, и она отчетливо видела неуместные сейчас смешинки в его глазах, как если бы и впрямь развеселила этого человека. Как кто-то вообще прежде мог принять его за таксиста? Из него такой же таксист, как белошвейка из нее, женщины, с трудом державшей иголку в пальцах, как показал опыт в починке военной формы.

Потом Ксавье легко пожал плечами, будто бы на них никогда не лежало никакой тяжести, и довольно весело проговорил:

- Меня зовут Александр, и у меня труднопроизносимая русская фамилия, в которой мне пришлось изменить одну букву, чтобы не иметь отношения к своим предкам.

- Вы русский?

- По происхождению. И по убеждениям тоже, но детство провел во Франции, потом моя семья перебралась сюда. Война многое изменила в расстановке сил. Я твердо знаю, где мои корни, и я твердо знаю, как распорядиться своей головой ей во благо.

- Так вот за что вы воюете? – усмехнулась Аньес. – За благо своей страны, но на чужой территории.

- Так все воюют.

- Не все.

- Лишь потому, что не у всех есть такая возможность. Ну так как? Вам достаточно?

- Для того, чтобы довериться? Нет. Но просьбу свою я вам рискну озвучить.

Ксавье молчал, выжидая. Аньес отлепилась от окна и двинулась по комнате к столу, на котором валялись некоторые ее вещи, что удалось сохранить. В их числе и кофр с фотоаппаратом, возвращенный вьетнамцами. Взяв в руки его ремень, она повернулась к «таксисту» и протянула ему сумку.

- Заберите это, пожалуйста, с собой. Это единственное, что я могу сейчас сделать. Больше ничего, но хотя бы это будет. Там... снимки. Не все они представляют интерес, но некоторые я сделала в доме, где расстреляли партизан. Лучше всего ими распорядится советская пресса, это точно. Я успела не так много, но кое-что я действительно могу. Мир должен это увидеть.

- Вы все никак не успокоитесь?

- Ну вы же не взяли фотографии казни Чиня... Не захотели подвергать мою драгоценную персону риску. Может, и к лучшему, потому что здесь, смею предположить, кадры получше.

- С чего вы взяли, что я сейчас на это пойду?

- С того, что сейчас я ничем не рискую. Я была в плену. У меня отняли камеру, и как воспользовались пленками - от меня не зависело. Как вам такое нравится?

- Категорически не нравится. Повод задавать вам еще больше вопросов. И вообще не выпускать вас никуда дальше собственной квартиры.

- Там, - Аньес кивнула на кофр, - бомба. Самая настоящая, если все вышло так, как я задумывала. Она разорвет их всех. Может быть, не сразу. Но пошатнуть незыблемое – дело чести. Нет ничего сильнее зримого образа. Сказать вам правду?

- Скажите.

- Я хочу, чтобы мои соотечественники тоже это увидели. Кто-то мимо пройдет, а кто-то остановится. Я все еще верю в нашу честь и в нашу совесть. Ради этого стоит рискнуть.

- Вы уверены, Аньес?

- Да. Уверена.