Поэзия Бориса Пастернака

Похожим образом Пастернак раньше, в «Замечаниях к переводам из Шекспира», размышлял о поэтическом стиле Шекспира. «Шекспир объединил в себе далекие стилистические крайности. Он совместил их так много, что кажется, будто в нем живет несколько авторов». В качестве таких стилистических крайностей Пастернак рассматривает прозу и стихи в структуре шекспировских драм. Проза у Шекспира «закончена и отделана», а белый стих его драм производит впечатление «внутренней и внешней хаотичности». «Очень часто некоторые роли Шекспира проходят несколько стадий завершения. Какое-нибудь лицо сперва говорит в сценах, написанных стихом, а потом вдруг разражается прозою. [...] Стихи были наиболее быстрой и непосредственной формой выражения Шекспира. Он к ним прибегал как к средству наискорейшей записи мыслей. Это доходило до того, что во многих его стихотворных эпизодах мерещатся сделанные в стихах черновые наброски к прозе».

Значит ли это, что стихи Шекспира «ниже» по поэтическому качеству, чем проза? Нет, не значит, если иметь в виду целое. Проза и стихи, при их «полной противоположности», вхддят в разнородную по составу, широко и свободно выстроенную образную речь Шекспира, в его универсальный поэтический стиль, реализующий «ненасытную жажду» написать «целую вселенную», то есть иносказательный, метафоричный в самом глубоком, мировоззренческом смысле. Перепады этого стиля (и «вершины» его, и «падения») служат тому, что он производит «впечатление жизни, а не словесности». И стихи, в которых перемежаются мгновенные озарения и откровенная риторика, стихи перегруженные, «хаотичные» несут это присутствие живой, непредсказуемой жизни, которая на другом уровне мысли, в прозаических кусках текста, увидена глазами «гениального комика-деталиста, владеющего тайной сжатости», в измерениях «заключительных и конечных». «Сила шекспировской поэзии,- резюмирует Пастернак,- заключается в ее могучей, не знающей удержу и разметавшейся в беспорядке эскизности».

Все это размышление, помимо глубочайшего проникновения в предмет, содержит отпечаток субъективной, насущной для самого Пастернака проблемы - его нацеленности на четкую прозу, которая мыслилась как главное дело жизни и по отношению к которой все предшествующее творчество представлялось «эскизом», подготовкой. Но именно в этой логике «раннее» не могло быть отвергнуто как извращение и измена. Акценты здесь другие, не те, что проставлялись Пастернаком в пылу или вынужденности его атак на формализм десятых - двадцатых годов. Здесь больше связи, чем разрыва. И в цитированном позднейшем письме к С. Чиковани уже нет никаких нападок на «раннее», особенности той же «Сестры» Пастернак возводит к «основаниям положительного порядка» - к свежести и непроизвольности экспромта, в равной степени случайного и непререкаемого. Ставка на экспромт и связанная с нею «власть технического обета» (сказавшаяся больше в отборе стихотворений для книги) приурочивается Пастернаком к периоду «Сестры», но, конечно же, «свежесть и естественность, случайность и счастье», обретенные им тогда, остались при нем навсегда и, пусть в разной мере, окрасили все его последующие книги. Показательно, кстати, что Пастернак в этом письме присоединил к «Сестре», под общим знаком экспромта, книгу «Темы и вариации», которую он постоянно до того третировал как неорганичную и непоправимо «испорченную» искусственной установкой.

Экспромт, случайность, эскизность, беспорядок, хаотичность - все это определения одного ряда. Они соответствуют начальной стадии творческой мысли, на грани жизни и искусства, предмета и образа, но они распространяются и на поэтику Пастернака в целом, поскольку служат ее основанием. Важно понять специфическую, «пастернаковскую» акцентировку этих определений, которые в другой системе мышления окрашиваются по-иному.

Интереснейший материал в этом отношении дают суждения М. Горького о Пастернаке. Теперь, с завершением публикации их переписки, картина предстает с достаточной полнотой. Вот ее главные, в последовательности, составные.

Развернутую характеристику стиля Пастернака, поэта и прозаика, Горький еще до начала переписки сделал в предисловии к предполагавшемуся за рубежом изданию повести Пастернака «Детство Люверс» (текст Горького между сентябрем 1926 и сентябрем 1927 года). «Пастернак Борис - поэт, заслуживший - как нельзя более оправданно - эпитет «оригинальнейшего» поэта. Его стихи, всегда своеобразные по ритмам, с неожиданными и капризными рифмами, отличаются, по заявлению некоторых критиков, «перегруженностью, перенасыщенностью образами», что нередко делает их даже трудными для понимания. Но, вчитываясь в них, поражаешься богатством