Поэзия Бориса Пастернака

Окружающая жизнь для художника - не только источник вдохновения и предмет эстетического интереса. Она просвечена его нравственным чувством, и она сама, в свою очередь, покоряя художника, это чувство в нем порождает и укрепляет. Незыблемым и всепроникающим в поэзии Пастернака остается закон любви, закон единства, связи. Этот закон, выражающий суть и чудо творения, соединяет людей между собой, человека с природой, историю с вечностью. Мир неисчерпаем в своей полноте, прекрасен в своих основаниях, и есть такие сроки, такие «миги» и «единственные дни» - в природе, жизни, люб-

вн. труде,- когда это особенно очевидно и неопровержимо. Такие «миги», равные вечности, такие откровения узнает и улавливает, выражает и создает поэзия Пастернака.

На протяженьи многих зим Я помню дни солнцеворота, И каждый был неповторим И повторялся вновь без счета.

И целая нх череда Составилась мало-помалу - Тех дней единственных, когда Нам кажется, что время стало.

Я помню их наперечет. Зима подходит к середине. Дороги мокнут, с крыш течет, И солнце греется на льдине.

И любящие, как во сне. Друг к другу тянутся поспешней, И на деревьях в вышине Потеют от тепла скворешни.

И полусонным стрелкам лень Ворочаться на циферблате, И дольше века длится день, И не кончается объятье.

Этими стихами - «Единственные дни» (1959) - завершается лирика Пастернака. Это его последнее - нет, постоянное, всегдашнее и навсегда - поэтическое слово.

сОБРАЗ МИРА, В СЛОВЕ ЯВЛЕННЫЙ»

О метафорической системе Пастернака

тихотворение «Зеркало» в первой публика-

ции, до выхода книги «Сестра моя -

mSSM жизнь», называлось по-другому - «Я сам». Образ зеркала, вобравшего в себя целый сад, стоит в ряду многих образов Пастернака, несущих идею искусства как органа восприятия: поэзия сравнивается, мы помним, с губкой, или она - внимательный зритель (в противоположность герою эстрады) и т. д.

Но зеркало у Пастернака не просто отражает. Жизнь-сад повторилась в нем, сохранив свою неотразимую, «гипнотическую» силу, и в то же время поверхность зеркала как бы ограничивает проявления жизни:

Огромный сад тормошится в зале В трюмо - и не бьет стекла!

Казалось бы. все коллодий залил С комода до шума в стволах.

Зеркальная все б, казалось, нахлынь

Непотным льдом облила. Чтоб сук не горчил и сирень не пахла,-

Гипноза залить не могла.

Гипноз, неотразимость жизни - это здесь главное, однако и неполнота повторения в зеркале - не просто потеря. В развитии внутренней темы есть перелом, он заставляет тему звучать по-новому, особенно в последних четырех строфах, дописанных позже и опубликованных уже в «Сестре».

С вводом открытого «я» («Души не взорвать, как селитрой залежь...» и дальше) обнажилось предполагаемое уподобление: зеркало - «я». Тем самым отпала нужда в наводящем заглавии, и без того нехарактерном для Пастернака. Кроме того, этот сдвоенный образ (зеркало-душа) находит для себя новое сравнение - со статуями в саду, которые сохраняют свою замкнутую красоту при всех покушениях на них, идущих извне:

И вот, в гипнотической этой отчизне

Ничем мне очей не задуть. Так после дождя проползают слизни

Глазами статуй в саду.

Шуршит вода по ушам, и, чирикнув,

На цыпочках скачет чиж. Ты можешь им выпачкать губы черникой,

Их шалостью не опоишь.

В начале стихотворения - «бурелом и хаос» сада: много движения, игры света и тени, много запахов, все «тормошится» и «семенит». В конце - как бы найден устойчивый центр (троекратное «не бьет стекла», неподвижные статуи). И «тормошение» жизни это «шалость», уже неспособная нарушить равновесие.

Подчеркнем, что статуи в «Зеркале» вполне реальны. Это подтверждается стихотворением «Записки завсегдатая...», автограф которого был сделан на экземпляре книги «Сестра моя - жизнь» вместе с дарственной надписью Н. Асееву.

Записки завсегдатая Трех четвертей четвертого, Когда не к людям - к статуям Рассвет сады повертывает...