Вот слово — оскудевшее, иссякшее…Как старый камень, о который всякоенавастривал точильщик остриё,так слово притупилось от всего,на что когда-то искры расточало,покуда вовсе их не расточило.Не начинать же всё это сначала!Пора на свалку выкинуть точило.Друзья мои, вас нет на белом свете.Но есть на свете веская причина,чтобы, устав от постиженья смерти,так смерклось сердце, будто опочило.Как бедное дитя, скончалось детство,и юности нежно-зеленый холмикедва заметен, если приглядеться:никто его не помнит и не холит.Но верю я могилам жизни прежней,и то, что мне мои могилы верят,свидетельствуют в тишине апрельскойкладбищенские бузина и вереск.Сраженья, спешка, зов трубы — доколежизнь понукать иль сдерживать уздою?Дни пали, словно загнанные кони.Я больше не играю со звездою.Весна в окне — и сколько зноя, звонаи букв в письме, я их не разбираю.Благодарю тебя за прелесть вздора!Я со звездою больше не играю.Моя обитель: горечь и уют.Таков декабрь, когда придет на юги, в свой черёд, походит на альбом,в котором лик красавицы умершейявляет мне и чудный тот апломб,сто лет назад сводить с ума умевший.Уж всякой всячиной воспоминанийпо горло сыты души и леса.Но, медленней платановых пыланий,колышется прекрасная слеза.Пролиться ей еще не вышел срок.Одна слеза — прощает, знает, помнит.Дик свет ее, как розовый шиповник, да, какшиповник между двух дорог…
Бессонница моя — твои владенья,И ты — не сновиденье, но виденье,Отчетливое, зримое, как свет.Ты так прекрасна. Но тебя здесь нет.Как, поступясь отсутствием своим,Проходишь ты по комнатам пустымИ близишься, открывши мне объятья,Но руку протяну — и ты обратноУходишь в непроглядность темноты?Не приходила, но уходишь ты.Как удается смеху твоемуЗвучать в тобой покинутом дому?И всё лепечешь детскими губамиТу песенку, что позабыта нами,И вновь уходишь в тайну темноты.Не пела вовсе, но умолкла ты.Бессонница моя — твои владенья,И ты — не сновиденье, но виденье,Отчетливое, зримое, как свет.Ты так прекрасна. Но тебя здесь нет.
1891
«Никто в ночи не ведает — каков…»
Никто в ночи не ведает — каковТот труд незримый, что творит природа.Но вот луга. И в темноте луговРоса сверкает при свечах восхода.Никто не знает степени тоски,В которую вознесся ум поэта.Но вот строка. И в темноте строкиЕго печаль имеет зримость света.