Поэзия народов СССР XIX – начала XX века

Признание момента общности художественного развития не противоречит факту национальной самобытности писателя, напротив, именно в сопоставлении близких по природе явлений мы с наибольшей полнотой ощущаем их индивидуальную специфичность. Сравнивая Н. Бараташвили или В. Александри, Т. Шевченко или О. Туманяна, Г. Тукая или Я. Райниса с А. Пушкиным и Н. Некрасовым, с Байроном и Мицкевичем, мы постигаем эту особенность общего.

Во-первых, с точки зрения художественного процесса показательно, что тип творчества, явленный в украинской литературе в поэзии Тараса Шевченко и затем Ивана Франко, в грузинской — в поэзии Николоза Бараташвили и Ильи Чавчавадзе, в армянской — в поэзии Ованеса Туманяна, Иоаннеса Ионнисиана и Аветика Исаакяна, в татарской — в поэзии Габдуллы Тукая и т. д. возникает в литературах народов СССР на всем протяжении века, по мере включения их в общероссийский культурный процесс. Во-вторых, эти сравнения отчетливо показывают, что внесли нового национальные литературы в этот общий процесс, какими чертами они обогащали его. Так, европейский романтизм с его идеей индивидуализма, противопоставленного миру официальной буржуазной обыденности, существенно дополняется в литературах народов СССР идеей гражданского служения общественному благу, идеей социальной и национальной свободы, смыкаясь с самыми передовыми социальными движениями эпохи. И дело не только в том, что гражданственность и патриотизм развивали этот романтизм к реализму, главное — в реальности, национальной и социальной, самих романтических коллизий и эмоций, вплотную приближенных к проблемам борьбы за свободу и достоинство народов, братство всех людей.

Художественный метод обусловлен прежде всего тем, как писатель понимает взаимоотношения личности и общества. Начало утверждения буржуазного миропорядка на окраинах Российской империи можно отнести лишь ко второй половине XIX века.

Иллюзии патриархального крестьянского демократизма и просветительства в целом исчерпывают себя только в первой русской буржуазной революции 1905–1907 годов, воочию показавшей мощь пролетарского движения и неотвратимость для России социалистической революции. Идейно-художественные этапы и направления национальной культуры благодаря своему позднему старту накладываются друг на друга в весьма сложных и противоречивых сочетаниях.

Романтизм, выросший на почве национально-освободительной борьбы, включает в себя и элементы просветительского рационализма. Критический реализм второй половины XIX века также вбирает в себя некоторые просветительские тенденции. Развитие романтизма как бы «распадается» поэтому на два этапа, и лишь в XX веке он приобретает свою антибуржуазную, разоблачительную, трагическую направленность, то есть приобретает свою индивидуальную сущность, полностью освобождаясь от просветительских и рационалистических черт. Идейно он связан прежде всего с нарастанием и поражением первой русской революции, с отрицанием буржуазного миропорядка.

В художественной практике наших национальных литератур все эти оттопки поэтического развития переплетены между собой, так что весьма трудно в сочетании многих созвучий найти ведущую тему.

Учитывая возможность внешнего совпадения, например, протеста романтиков против «рассудочной цивилизации» и реакции первых символистов против натурализма, их преимущественного интереса ко всему духовному, «сверхъестественному», мы должны тем не менее ясно представлять всю меру противоположности этих направлений. Романтизм создает общественную личность, противопоставляя ее «голому чистогану» буржуазного общества; декадентство и символизм разрушают личность, отчуждая ее в мистическую потусторонность или в холодное равнодушие индивидуализма.

С этой точки зрения поэзия Аветика Исаакяна, Галактиона Табидзе, Майрониса, Габдуллы Тукая и других может служить ярким примером романтического искусства и мышления. Эпическое состояние мира уступает место разорванному, дисгармоническому восприятию, которое воплощалось в субъективной лирике, в развитии прежде всего «личностного» начала в поэзии.

Буржуазное общество, угнетающее человеческую индивидуальность, порождает романтизированное противопоставление ее действительности. Лирический герой замыкается в пределах собственного «я», ограждая созданный личным воображением мир как бы иллюзией действительной свободы, гарантирующей от посягательств буржуазной обыденности, ее низменности и жестокости.

В отличие от предшествующей лирики, которая описывала внешний мир, частью которого был и мир человеческой души, поэты конца XIX — начала XX века воссоздают внутренний мир посредством передачи интимнейших личных переживаний — они выражают отношение лирического «я» к реальности и тем самым, минуя описание, саму реальность.