Поэзия рабочего удара (сборник)

Биржа подогревалась все больше и больше. Наконец, в тот день, когда главный владелец «Двигателя» Фельдман закупил двадцать тысяч акций и они бешено рванулись вверх, – завод получил новый десятимиллионный заказ.

По городу побежали слухи о том, что Нобель со всеми своими заводами сливается с «Двигателем» и «Двигатель» превращается в трест.

И вдруг завод встал.

После собраний в союзе металлистов, на Большой Пушкинской, где были выяснены блестящие дела «Двигателя», рабочие предъявили требование увеличения цеховой платы на 20 % и штучной на 10 %.

Акции начали гореть.

Требовались меры экстренные, решительные, героические.

Нужно было сломить забастовку во что бы то ни стало. Иначе акции в будущем станут прыгать вниз от всякого нелепого слуха.

На экстренном собрании Правления, состоявшемся в день объявления забастовки, представители банка, вложившие большие капиталы в предприятие, указали, что приостановлен выпуск банкнот. Большинство Правления заколебалось. Кто-то заговорил:

– Надо потолковать с рабочими. Может быть, ведь просто недоразумение.

– Именно – не говорить с ними; это вопрос чести, – кинул голос с секретарского стола.

– Да-да, – оборвал его Фельдман, – но ведь не забывайте, что наш рабочий класс – еще стихия. Фраза оратора, и он бросает мастерские.

С испуганным, растерянным лицом поднимается директор.

– Господа, положение очень… ответственное, – начал он, держа в руках какие-то документы. – Неустойка нового заказа определяется в два миллиона. Это ведь не казенный заказ, а частный. Тут комбинации невозможны. Мы между миллионной прибылью и… скамьей подсудимых…

Он оборвал, как будто лишился голоса.

Казалось, – пауза будет тянуться бесконечно.

Тишина… гробовая…

Стало темнее в зале, замигали электрические лампы, задрожали люстры.

– Прошу полномочий! – сухо и громко, как выстрел, прозвучала фраза.

Среди сконфуженных, растерянных, потерявших голову дельцов стоял поднявшийся с своего кресла инженер Григорьев, затянутый на все пуговицы черного сюртука.

После речи директора эта фраза могла быть или величайшей добродетелью, или величайшей подлостью.

Правленцев пронзила одна общая догадка: вышел гнусный временщик, новый террорист биржи.

И всем казалось, что прокурор с своим портфелем уже идет, что он вот-вот вежливо, но спешно постучит в двери зала.

– Говорю с сознанием серьезности момента, – еще спокойнее, но увереннее говорил он.

– Что вы предлагаете? – приподнялся боязливо директор Правления.

Григорьев брал всех их в руки:

– Я предлагаю вам конфликт ликвидировать в неделю.

– На уступки? – набросились на него со всех сторон правленцы.

– Нет – нет! – не изменяя тона и не мигая, говорил Григорьев. – Я завтра пускаю завод вхолостую. Акционеры будут видеть, что завод идет. Мы спасем положение. Конечно, тут необходимы еще финансовые комбинации, – намекал он на спекуляцию с бумагами. – Мы дадим гудки, заведем топки, пустим моторы и трансмиссии. Мы покажем дым. А вы знаете, что наши трубы видны с Невского, Дворцовой набережной и даже с Морской.

Директор начал рыться в бумагах и что-то отмечать в записной книжке, но Григорьев впился в него, как будто ему одному говорил, и руки директора застывали.

– Сегодня же в ночь, – уже как будто о решенном деле, говорил Григорьев, – сегодня же в ночь я телеграфирую в Харьков о присылке ста слесарей-бельгийцев. Это люди, законтрактованные фирмой Гутланда, того самого Гутланда, который давал людей Сименсу во время забастовки. Теперь он даст их нам. И сегодня же ночью я телеграфирую в Козлов инженеру Беклемишеву о присылке артели клепальщиков. Вы увидите, что через неделю к нам повалят забастовщики, и мы же будем их цедить.

– А ведь это он в прошлом году справился с забастовкой у «Осветителя», – прошептал директор представителю банка.

– Да, как будто… – рассеянно отвечал банкир.

А Григорьев говорил:

– Я предлагаю вам ва-банк. Других средств нет. Надо действовать быстро, вот сегодня, вот в эту ночь, вот сию минуту.

– Ну, что вы скажете? – спрашивал шепотом директор банкира.

– Я его не разгадаю. Он в маске. Тут, простите, не игра ли?

– Это в вас говорит профессия. Вам все кажутся спекулянтами.

– Некоторые мне кажутся просто… наглецами.

– Да что вы?.. – хотел было возразить ему директор, но Григорьев кончил свое слово.

Директор позвонил.

Назначен был перерыв. И с первых фраз, которые срывались у правленцев в буфете за завтраком, стало ясно, что предложение Григорьева будет принято.

II

Завод был пущен в ту же ночь. Очнулись застывшие трубы. Черные фонтаны дыма устремились к небу. Поднявшийся ветер погнал их всех вместе, и черная лавина, закутывая звезды, тяжело и мерно прокладывает в высях дорогу и заставляет жаться ближе к земле рабочие окраины города.

Сам завод, пока еще застывший и немой, спит как мертвец с потухшими вытравленными глазами.

По шоссе ходят группами и в одиночку тени. Дымящийся завод для них загадка. Он их волнует. Волнует по-разному, но тревожно, загадочно.

И вдруг, как сигнал в ночном море, вспыхивают в одно мгновенье окна, лучи водопадом ворвались в улицы. Завод пошел.